В самом центре — памятник Ленину. Он так стоит, что отовсюду виден и ему, Владимиру Ильичу, тоже всё видно и слышно!
Народу тут тьма… Из всех стран, какие только есть на свете, африканских — тоже. Славные! Я ему говорю: „Тебе хорошо, ты сразу не похож на других чёрный… А мне ещё надо чем-то отличиться!“ А Джефри говорит: „Так я дома, тоже как все, чёрный. И мне там трудно отличиться…“
Но я тут встретил мировецких ребят, и мы сучкуем, то есть становимся непохожими на всех. Не чёрными, а вообще — особенными. Когда совсем станем непохожими, я всё опишу подробно, а пока — ищем правильные пути».
Вот уже автобусы бегут по горному склону (Второй Гошкин «слой») на высоте метров двести над синим-пресиним морем. Свернули влево. Теперь Аю-Даг виден прямо по ходу и немного справа; сходство горы с медведем становится поразительным.
Чуть слышно шуршат шины колёс, посвистывает ветерок, донося волнующий запах моря, сухо потрескивают цикады, весело шелестят перистые листья пальм, и стройно красуются кипарисы у выгнутого подковой добродушно-ворчливого побережья. А навстречу шагают густые горные леса.
Ещё поворот, но уже вправо, слегка вниз — и вереница автобусов замирает возле четырёхэтажного светлого корпуса дружины «Алмазной», неподалёку от белого обелиска, увенчанного мраморным бюстом человека с задумчивым взглядом, бородкой и усиками.
— Памятник Зиновию Петровичу Соловьёву, — сказала Оля. — Наша дружина носит его имя.
Весело выбежали ребята из автобусов, а наши три друга — Гошка, Мокей и Джон — запели под гитару только что сочиненную ими песенку:
В отдельности сучок —
Сам по себе и где-то,
А вместе мы — пучок,
Прекраснее букета!
«О'кей», — сказал Мокей,
«Лады», — кивнул О'кей,
«Допустим», — согласился Килограммчик…
Чик, чик, чик-чик.
— Становись! — скомандовал Яков Германович. А когда все построились, разрешил стоять «вольно» и объявил, кто в какой палате будет жить, после чего добавил: — Не мешкайте, ребята, потому что нас ждут в столовой…
— Так недавно ж ели, в Симферополе, — раздались голоса.
— Ничего, это не повредит, — успокоила Оля. — Знайте, что с этой минуты отряды соревнуются между собой, в том числе и по весу…
— Как это — по весу? — спросил Гошка, слегка бледнея от неясного, но тревожного предчувствия.
— В прямом смысле: кто на сколько поправится за смену.
— А повара здесь как?..
— Сам увидишь…
Гошка пошатнулся и прислонился к Джону: — Поддержи меня, О'кей.
— С тобой плохо?..
— Я… я люблю поесть, — признался Килограммчик. — А мне надо худеть…
