Замахнулся автоматом на проводника службы безопасности, хотя тот и не мог этого видеть, так как полз за дом. Кемпер пришел в себя, прошептал:
- Проклятые идиоты!
Ругал всех своих спутников или только Ярему, а может, доктора Зенона?
- Вперед! - крикнул Ярема Зенону. - Иначе покончу с тобой вмиг.
Куцая черная фигура замерла в снегу, потом судорога прошла по ней, фигура дернулась и в таком же быстром темпе, как только что отступала, поползла вперед.
Ярема все-таки не удержался и разрядил полмагазина, но разрядил не в спину проводника службы безопасности, а в конский труп, надеясь хоть одной пулей попасть в того большевика. В ответ прозвучало три коротких очереди со стороны пограничника. Гринь, зацепленный пулей, взревел, поднялся на ноги, хотел бежать вперед, но успел сделать лишь три шага, как новая пуля уложила его навеки.
Потом настала очередь двух жандармов и доктора Зенона, который опять было попытался бежать назад, но повернулся не очень ловко, за что сразу же получил подарок от укрытого за лошадью пограничника. Куренной лежал теперь в снегу неподвижно и издали кричал жандармам, призывая их к атаке. Жандармы не решались. Видно, хорошо понимали, что, пока добегут, пограничник уложит их всех. Пока что они палили по пограничнику из автоматов, умело меняли магазины, чтобы не делать длинных пауз между сериями и, наверное, чтобы не слушать голоса куренного, который одинаково уже не мог поднять их ни в атаку, ни даже на бегство. Ярема тоже бил по пограничнику. И немец понимал, что судьба их теперь зависит от чистого случая, и попытался тоже послать из своего автомата несколько очередей. Пограничник огрызался реже, наверное, берег патроны, но выстрелы его были все так же метки, и все таким же неуловимым оставался он для жалких осколков грозной еще полчаса тому назад банды куренного.
- Там сидит какой-то дьявол, - сказал Ярема, - его не берут наши пули. Я сам пойду туда, чтобы убить его собственными руками.
- Не будь идиотом, - сплюнул Кемпер, - мы должны вырваться из этой авантюры целыми. Я и ты. Ясно?
Наконец он услышал от немца то, чего ждал уже давно, услышал, но как же поздно и неуместно это прозвучало! Не спасутся они, не тронутся с места, пока жив пограничник. А кто же его уничтожит?
А Шепот был уже ранен несколько раз. Тяжелой и холодной стала левая нога, пробитая пулей выше колена, заливала глаза кровь из царапины на голове, жгло в спине. Бросаться во все стороны, как перед ранением, он уже не мог. Стрелял, почти не меняя позиции, чувствовал, как тяжелеет автомат, перед глазами наплывала тьма, и он видел черный снег и на нем еще чернее пятна бандитов и бил по тем пятнам, и черное пламя вырывалось из раскаленного автоматного дула. Еще немного, еще! Не сомневался, что его выстрелы уже услыхали, что начальник уже ведет сюда заставу, видел, как галопируют кони в глубоком снегу, как высоко поднимают ноги, вырывая их из глубоких сугробов, как грудью разбивают снежную целину, как тяжело спадают круглыми животами в мягкую холодную белизну. И опять темнело у него в глазах, и снег становился черным, и среди безграничных черных снегов барахтались фосфорически сияющие кони, светились далекими холодными огнями, которые никак не могли приблизиться к нему, к сержанту Шепоту, снять пелену с его глаз, чтобы опять забелели вокруг снега.
