Ее грубо оторвали от белоруса, жестоко ударили в спину, боли она не ощутила, только догадалась, что боль должна была быть и вызвать наконец в ее душе ту злобу мужества, которой Софии не хватало. Побежать бы за белорусом, которого тащили к парте уже не двое, а четверо или шестеро бандитов, но ей преградил дорогу вонючий тулуп, а когда отшатнулась, увидела совсем близко ненавистного немца. Попятилась от бандеровца, очутилась еще ближе к немцу, но теперь ей было все равно.
Белорус молча боролся с убийцами. Руки его были связаны, он только поводил плечами, порывисто выгибалась его мускулистая спина - отбиться бы от бандитов, растолкать их, расшвырять, вырваться на волю, призывно выглядывавшую из-за каждой ели! Но где там… Сбежались отовсюду, выползали из-под земли, с непонятной ожесточенностью и злобой наваливались на беззащитного измученного человека. Болотисто-грязная куча поглотила белую высокую фигуру, размазанные пятна загаженных кожухов падали на чистое, наползали на него, как саранча, - и уже не было белого и чистого, только змеиное шевеление вражеских спин, исступленное и жуткое уханье ударов, словно с того света.
Губы Софии сами сложились для речи, а сорвались чуть слышно только два слова, разорванные, далекие одно от другого, такие далекие, что в том оттенке, который их разделял, помещалась целая человеческая жизнь: «Они… его…»
Болотистая куча, точно в немом сне, поползла к парте, держала в своих липких щупальцах жертву, жаждала крови, толкала полумертвого человека туда, где спокойно помахивал топором рыхлый палач с мордой, как заплесневелое молоко.
«Смотри, учительша, - сказал кто-то над самым ее ухом. - Покажем вам нашу школьную науку! Го-го!»
Белорус не понимал, что с ним собираются делать. Его впихнули за тесную парту, опять били, ломали его тело, месили его, однако сознание не возвращалось к нему, голова мертво перекатывалась с плеча на плечо, и на парте, на которую положили ее бандеровцы, она еще качалась, будто возражала против того, что должны были ей причинить.
Блестящий топор взлетел вверх, высоко-высоко взлетел, резанул Софию по глазам, она закрыла их руками. Но яе успела секира упасть, как руки Софии рванулись, точно мощные стальные пружины, и ударили то, что стояло перед ними. То был немец. Он пошатнулся и едва не упал от неожиданного толчка. Девушка, не думая ни о чем, бросилась в образовавшийся просвет между растерянными бандеровцами и падающим немцем. Пригибаясь чуть не к самой земле, пролетела расстояние, отделявшее ее от первых двух елок, и только там почувствовала под собою ноги, поняла, что спасается, убегает, бежит, с ужасом ощутила, как плохо слушаются ноги, как неуклюже и медленно она передвигается, собственно, стоит на месте, тогда как враги уже спохватились, уже посыпались ей вдогонку, уже окружают ее отовсюду. Бежать! Прорваться! О, небо!…
