Сани медленно двигались вдоль сельской улицы. Бан-деровец-ездОвой прибегал на минутку, вез пана капеллана с сотню метров и опять куда-то исчезал. Кемпер шел за санями, не садился в них, переминался с ноги на ногу, чтобы согреться, не заговорил с Яремой ни разу. А тот тоже молчал, не шевелился. Терпел? Может, и терпел. Кому какое дело! Был из этих мест родом, неподалеку отсюда усадьба его сестры Марии. Кто может понять все, что творится в его душе? Не немец, и не куренной, и, конечно же, не примитивные души их воинства.
Добрались до другого конца села. Кто-то обнаружил беглянок, бросившихся к Яворову ручью, поднялась стрельба, добровольцы бросились конно и пеше вдогонку за девушками, еще полчаса - и уже сделано все, что можно сделать. Но… Одну беглянку догнать не удалось. Никто не полез через ручей на ту сторону, а пули не достали неистовую. Пронесся слух, что бежавшая была учительницей. Стали искать, где она квартировала. Куренной велел Гриню повесить для порядка старого Юру, а его старушку Игнац пристрелил уже по собственной инициативе, «чтоб не мучилась», как объяснил он, вздыхая. Кто-то, чтобы утихомирить пана куренного, предложил пустить красного петуха на бунтарское село, но тот не позволил, чтобы не выказать свое местопребывание. Зато закричал: «Теперь - в погоню за той!»
Бандеровский капеллан знал, что по ту сторону ручья единственное жилище - дом его сестры. Не хотел идти туда.
Не хотел, чтобы и эти шли. Судьба беглянки его не волновала, но сестра, Мария… Единственная живая душа на свете, которая его любила… Вспомнил, как тогда, давно, когда впервые отправлялся в чужие земли, рубила она мерзлую землю во дворе… Не землю - любовь свою хотела дать ему в дорогу… Выбросил тогда землю. Не любил сантиментов, слез, охов. А еще не любил того белоруса. Голубые глаза, а сам… Сказал Грому: «Далеко объезжать до моста. Знаю эти места. Возле моста может быть охрана».
- Сметем!
И покатились, зашугали по сугробам, погнали замученных коней…
В лесничество капеллан все же не поехал. Не было сил смотреть на то, что там будет. Сказал только: «Там женщина и ребенок - чтобы никто и пальцем! Мужчину, если что, можно брать. Не наш. А ту ищите в каморке». Рассказал, как найти укрытие.
И не ошибся. Через час их пригнали к временному лесному лагерю. Привязанные к саням, с руками, скрученными за спиной, шли двое: высокий красивый мужчина с голубыми, как небо, глазами и стройная черноволосая девушка, полногубая, большеглазая, как мадонна со старинных картин. Девушка одета, только пальтишко на ней растерзано, с вырванными «с мясом» пуговками, а мужчина-босой, в чёрных заплатанных штанах и нижней льняной сорочке, вышитой красными и черными нитками: схватили как был, прямо из хаты и погнали.
