Жеребец давал Стыглому большую прибыль. Каждый, у кого во дворе была кобылка, сладко мечтал получить приплод от такого могучего жеребца. Зверь никогда не гулял. На случку приводили кобыл из отдаленнейших сел. Стыглый только то и делал, что завязывал в мошну новые и новые злотые.
И кто-то не смог одолеть в себе зависть к Стыглому. Поздней ночью подложил этот «кто-то» намоченный в нефти пук пакли под конюшню, где стоял Зверь, и деревянное строение вспыхнуло, как порох.
Старый Дмитро выскочил из хаты, когда огонь над конюшней ревел со всех сторон. А там, в огне, средь рева и треска, отчаянно ржал Зверь и бил копытами в желоб.
Стыглый кинулся в огонь. Пустяки, что на нем загорелась вмиг одежда, что зашипели ресницы на глазах. Он должен был отвязать жеребца, хотя бы на него обрушились все силы небесные!
На ощупь, ничего не разбирая; с зажмуренными глазами добрался до желоба, подскочил к Зверю, стал искать повод, не мог найти. А жеребец, ошалевший от огня, не узнал своего хозяина, а может, и узнал, да хотел отомстить ему за боль и ужас, он ударил Стыглого сразу обеими передними ногами, подмял под себя, стал месить всеми четырьмя, и это длилось бесконечно долго. Стыглый даже не пытался выбраться из-под обезумевшего животного, он не думал о собственном спасении, только одна мысль билась в его помраченном сознании: «Отвязать! Отвязать!»
Не отвязал. Пылающая крыша упала на них обоих - на жеребца и на человека, - упала боковая стена, огонь заполыхал с еще большей силой, искры выстрелили в черное затихшее небо…
Утром на пепелище люди нашли кучку жженых костей - человеческих и лошадиных.
Вот тогда-то отцы-иезуиты и завладели Яремой навсегда.
…Задумавшись, Ярема совсем забыл о своем вестовом. Вздрогнул, услышав шум из-под земли. Но мгновенно успокоился и встретил Певного внешне равнодушным.
- Что там?
- Леший его знает. Какие-то пещеры. Без конца и края.
- Не военный бункер?
- Да нет. Просто погреб. Может, поглядите?
- Зачем?
Сказал, а между тем поставил ногу на первую ступеньку. Спускался машинально. Может, хотел заглушить назойливые мысли зрелищем подземелья.
Спускался в темноту. Вестовой сопел сзади, услужливо зажигая спички, присвечивал.
Угрюмое просторное подземелье. Катакомбы. Побитый грибком кирпич, почерневший от давности цемент, какие-то пятна на стенах, плесень, темная паутина времени… И грибной дух, с далекого детства знакомый запах материнских рук… Мать умерла, отец сгорел под тяжелым телом Зверя… А были ли у него отец и мать?… «Свети лучше, болван!» Грибы… Это, видно, монастырские погреба, в которых выращивали шампиньоны для продажи… Теперь некому продавать… Одни умерли, другие убиты… А он жив, хотя об этом никто не знает… Кто он такой? Гражданин какой страны? Зачем живет?… Грибы, грибы… Новые растут на месте старых. Пожелтевшая солома и высохший, побуревший навоз. Отрухлявевшие, высохшие, тонконогие шампиньоны - и от них - скользкие, болезненно-бледные новые шампиньончики… Не так ли и люди?… Из той кучи пепла, что осталась от отца, да от холмика земли над материным телом вырос он, Ярема… Что из него выросло?… «Глупости! Зачем было лезть в эту грибницу! Быстрее наверх!»
