- Конечно.
- Берите жену и езжайте путешествовать… Ну, хотя бы по той самой Польше…
- Но ведь меня схватят, как только я туда сунусь!
- Но-но, не каждая барышня привозит с каникул ребенка. Не прикидывайтесь таким уж…, гм-гм… Смените фамилию. Разве это трудно? Выпишите документы на фамилию жены - и сам дьявол вас не найдет.
- Представьте себе: мне приходила в голову такая мысль - фамилия жены. Но Польша… А что если… Знаете, мы с женой собирались поехать в Югославию. Еще до этих.,, неприятностей.
Полковник на мгновение задумался.
- Югославия? Но это, кажется, тоже коммунистическая страна?
- Да.
- Так почему же вы раздумывали так долго, что вас даже начали разыскивать прокуроры? Езжайте в Югославию. Или в Чехословакию, даже в Китай. Только не сидите здесь мокрой курицей и не давайтесь в руки так легко. Говорю это вам только потому, что считаю вас порядочным человеком, как отрекомендовал мне вас ваш друг Тиммель.
- Это прекрасный человек.
- Убежден. Ну что? Виски? Вам - с содовой?
- Нет уж, давайте сухого. Вы сняли у меня гору с плеч.
- Ну-ну, так уж и гору. Просто я хотел немного полечить вас от.,. Мне показалось, что вы немного напуганный человек.
- Я никогда не был трусом!
- Ну, это первое впечатление. Государственный советник Тиммель кое-что рассказал мне о тех ваших трех годах борьбы с коммунизмом. На такое мало кто способен. Скажу вам откровенно, я советы даю только людям смелым, мужественным. Иначе все это идет в лесок. Надеюсь, мы еще увидимся?
- Непременно! Я познакомлю вас с моей женой, она будет так рада…
- Только без юбок, - Хепси предостерегающе поднял руку. - Мы мужчины, бабы пусть группируются отдельно. Не принадлежу к старым холостякам, но…
Из мрачного дома Кемпер вылетел, как после награждения орденом. Предупрежденные, видимо, часовые молча пропускали его, двери отворялись, едва он успевал до них добежать, даже сопливый нахал у шлагбаума салютовал доктору, когда тот проходил мимо него, и, расставив ноги, смотрел вслед машине, пока та не скрылась за поворотом шоссе.
Минотдвр выпустил свою жертву из Лабиринта.
Слова входят в нашу жизнь, как люди. С детства у Богданы выработалась тоска по словам, которые почему-то так редко встречались в употреблении: доброта, чуткость, сочувствие, жалость. Началось это с тех невероятно, счастливых лет, когда жив был отец, когда не знала маленькая девочка никого, кроме мамы и папы, а еще - гудящего леса с его миллионным птичьим царством. Птицы распевали над малышкой, выщелкивали и высвистывали, когда она играла на солнышке смастеренными отцом деревянными куклами, или когда, устав от целодневной возни, потихоньку дремала где-нибудь в холодке, или носилась по лесу, гоняясь за мотыльками, за прозрачными стрекозами или просто за солнечными лучами. Была она тогда еще так мала, что не соединялись для нее воедино птички и их голоса. Тонкие певучие голоса, которыми отзы вался лес, не принадлежали никому и не могли принад лежать, они висели в воздухе так же, как солнечные лучи, затканные между ветками елей и буков, как дождевые полосы прозрачной воды, которые сшивали землю и небо, или же белые нити паутины, опутывавшие лес каждую осень. А птички жили в лесу не для пения, а только для того, чтобы чаровать глаза Богданы. Она видела их вблизи и издали, ей знаком был сизый блеск пера на птичьих крыльях и нежно-красный пух на груди у тех дивных птичек, которые купались зимой в снегу, она любила черных живых прыгунов со стеклянно-черными шариками глаз, и удивлялась тяжелым, как индюки, черным огромным птицам, которые больше бегали по земле, чем летали. Были у нее птицы ласковые, веселые, смешные, вредные, злые, были птицы-красавицы, как те длиннохвостые с разноцветным оперением чужаки, которые перелетали через лес осенью, направляясь к теплым краям. А еще любила она птиц из сказки.
