Делать в комнате было нечего. Шепот понимал, что вынужден будет пойти в ленинскую комнату, иначе это расценят как неуважение не только к певице, но и к пограничникам. Не хотел ставить себя над своими солдатами - и потому, хоть с большим желанием послушал бы пение по радио, все же направился в ленинскую комнату.
Вошел туда тихо, так, что на него никто не обратил внимания. Все ждали, что певица начнет сейчас новую песню. Она стояла возле толстого кудрявого мужчины, игравшего на широком аккордеоне музыкальное вступление, ждала, готовилась, а ее слушатели тоже готовились уловить первые звуки женского голоса, от которого постепенно отвыкали в этих одиноких горах, но забыть который ни один из них не мог.
Шепот почему-то не взглянул сразу на певицу, а посмотрел на ее аккомпаниатора. Невысокий, плотный мужчина лет сорока, с откормленным лицом, слегка маслеными глазами, с кудлатой темной головой, во фраке, на ногах- лакированные туфли. Ему бы сюда рояль, круглый вертящийся стульчик, чтобы он крутился туда-сюда, взмахнул над клавиатурой короткими своими руками, встряхнул кудрями, выпучил глаза. Но на заставе такую роскошь, как рояль, еще никто не догадался поставить, вот и приходится расфранченному концертмейстеру таскаться с аккордеоном. Все это подумал капитан без малейшего пренебрежения к незнакомому концертмейстеру, в каком-то ленивом, странно замедленном ритме. И, думая так, избегал бросить хотя бы один взгляд на певицу, как бы боясь чего-то. Но как только она взяла первую ноту и он услышал ее голос, нежный, тоскующий, пронизанный неизъяснимой болью, темный вал воспоминаний налетел на него, ударил в грудь, капитан невольно зажмурил глаза, не оборачиваясь, нащупал ручку двери и тихо попятился из комнаты.
Прижался плечами к стене, будучи не в силах отойти дальше, стоял, слушал. Напротив него, перепуганный внезапным появлением начальства, застыл дежурный по заставе, перед этим на цыпочках подкравшийся к ленинской комнате, чтобы хоть краешком уха уловить неземное пение. Покраснев от растерянности, дежурный козырнул, что было уж совсем некстати, но капитан, наверное, вообще не видел и не слышал ничего в это мгновение, кроме голоса, рвавшегося из-за непритворенной двери и наполнявшего нежной грустью этот суровый приют оторванных от мира людей с чувствительными сердцами и душами, жаждущими красоты.
Старшина Буряченко приметил, как кацитан тихонько вошел в ленинскую комнату и как выскользнул незаметно с первыми же звуками голоса певицы. «Ну какой же человек твердокаменный», - подумал Буряченко и уже пожалел, что начальник заставы вернулся о границы до окончания концерта. Бродил бы уж там до самой темноты - тогда все обошлось бы проще. А так надо знакомить артистов с капитаном, что-то говорить, а что именно - старшина толком не знал, к тому же боялся какой-нибудь выходки со стороны капитана, и тогда у артистов сложится совсем нежелательное впечатление об их заставе.
