Она надеялась, что просто обойдётся побоями от отца, но боялась резкого разочарования в глазах Агнес. Будет ли она ругать ее в присутствии детей? Или вообще откажется с ней разговаривать?
Никто не знал, как тяжело иметь идеальную старшую сестру. Никто этого не знал…
Она замедлила шаг на вершине холма, заметив Агнес на крыльце. Ее сестра обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от холода. Она выглядела изможденной и постаревшей.
Бет поднялась на крыльцо, машинально топая сапогами по коврику. Красная пыль каньона выдавала, где она была. Она застыла на полпути.
Агнес не выказала ни малейшего гнева, разочарования или даже горя. Она добродушно улыбнулась, и в ее глазах промелькнул вопрос. Взгляд, который говорил: «Если хочешь, можешь сказать мне. Если нет, я пойму».
Никакая реакция не заставила бы Бет чувствовать себя еще более грязной. К горлу подступил комок.
— Ужин на плите. Мама ждет. — Агнес колебалась. — Мне так жаль, что эта работа всегда ложится на тебя.
Сетчатая дверь хлопнула за ее спиной, и она исчезла.
Бет согнулась пополам, застонав от разочарования.
О, почему Агнес не может кричать и ругаться, как другие сестры? Почему она должна быть такой чертовски снисходительной?
Невыносимо. Бесит.
Ее сестра, которую она не могла ненавидеть за такую любовь.
Их мать родилась Чужачкой.
Много лет назад она приехала в Ред-Крик в поисках более духовного образа жизни. Ред-Крик обычно не пускал Чужаков на свою землю, но их мать была настойчива. Тогда отец влюбился в нее и поручился за чистоту ее духа. Она уже родила Агнес и Бет, когда стало ясно, что в Ред-Крик ей не вписаться. Теоретически она приняла их законы, но на практике жизнь среди них была для нее пыткой.
— Я всегда думал, что она привыкнет к нашим обычаям, — сказал однажды отец Бет, смущенно потирая бородатый подбородок. — Но у неё так и не получилось. Она считала, что ее мнение должно иметь такое же значение, как и мнение мужчины, и никогда не понимала, что нельзя спорить с Законом Божьим.
Бет поставила на поднос домашние макароны с сыром — любимое блюдо Иезекииля. Только лапша теперь была из цельной пшеницы, что, по словам Агнес, было полезнее. Она была одержима заботой о ребенке в семье. Бет не могла избавиться от изъедавшей ревности, которая терзала ее сердце. В конце концов, Агнес было все равно, что она ест. Даже не потрудилась спросить, где она была весь день.
Не то чтобы Бет была обязана ей что-то объяснять.
Она прошла по короткому коридору в заднюю комнату трейлера, едва осознавая, что ее руки дрожат, гремя тарелками, балансирующими на подносе.
