Вот, пожалуй, и первый «слом», выпадение из традиции, о котором писал Гершензон, пусть применительно совсем к другому поколению.
Мама работала фармацевтом в аптеке, и я целые дни проводил с бабушкой. Думаю, что вслед за исчезновением мужа появление у дочери «незаконнорожденного» ребенка было для бабы Юли, «бабули», новым ударом, усугубившим угрюмость ее характера. Характерно, что О.М. Старикова говорит, что никогда не слышала, чтобы она пела, как в молодые годы. Я, однако, помню ее напевающей за работой: «Выхожу один я на дорогу...».
Что-нибудь строча на машинке, она погружалась в задумчивость, так что порой отвечала на обращенные к ней вопросы совершенно невпопад. И два вечно дразнивших меня совсем молодых дядюшки Краевские однажды уверили меня, что она, когда шьет, на сковородке сидит. По их наущенью я в испуге спросил ее, верно ли это. «Да, да, Андрюшенька...», — послышалось в ответ сквозь стрекот «Зингера».
Этим же «суфлерам» был я обязан и тем, что, как гласит семейное предание, пришел на именины к раздражительному родственнику, мужу Элеоноры Ефимовны, и поздравил его стихами:
Мстислав Иваныч,
Снимай штаны на ночь,
А когда станешь вставать,
Не забудь надеть опять.
Бабуля очень меня любила, даже с избытком. К примеру, одеваться и обуваться сам я стал весьма не скоро. Она не только всячески обихаживала меня, но какое-то время читала мне вслух, несмотря на то, что я сравнительно рано овладел этим искусством.
Именно с бабушкой я помаленьку «обживал» Москву, ходил или ездил к многочисленной родне, обитавшей и в Хлебном переулке, и на Спиридоновке, и в Денежном, и в Луковом. Через Бородинский мост, чьи решетки привлекали меня изображенным там всевозможным старинным оружием, шли мы к уничтоженному впоследствии Дорогомиловскому кладбищу, где у входа высился пропеллер над могилой какого-то летчика. Там почти на самом берегу Москва-реки схоронили прабабушку Елизавету Семеновну. На другой стороне лежало большое поле, и я почему-то был уверен, что именно тут происходило Бородинское сражение.
Смутно помнится первое, сравнительно далекое путешествие в Калязин, где одно время жила Элеонора Ефимовна с вышеупомянутым Мстиславом Ивановичем, преподававшим в местном техникуме. Вечерами мы с ним ходили по большому залу: он, вечно хмурый, впереди, я — петушком сзади. Отрывочно возникают в памяти кусочки калязинских улиц, пригородный луг, волжский берег, крест заречного монастыря, куда мы ходили и, обернувшись на обратном пути, увидели яркое сверканье над лесом, уже скрывшим сам монастырь.
