И невооруженным глазом видно, как отличаются эти воспоминания от, скажем, воспоминаний Крупской.
«Предварилка» для Кржижановского — жесточайшее испытание для революционера на выдержку и стойкость, и каждый «политический», отсидев здесь положенный срок, как бы автоматически становится героем.
Остается только гадать, в таком случае, как же удавалось Ленину написать здесь кучу листовок, брошюру о стачках и начать работать над «Развитием капитализма в России», если за тобой сквозь тюремное очко постоянно наблюдают.
Хотя, кто знает, если бы и у Кржижановского тогда было желание что-нибудь пописывать, может, и ему «предварилка» не показалась бы такой страшной?
* * *
«Летом 1896 г. с треском провалилась Лахтинская типография, — вспоминала Крупская, — пропала возможность печатать брошюры, пришлось надолго отложить попечение о журнале.
Во время стачки 1896 г. в нашу Группу вошла группа Тахтарева, известная под кличкой Обезьяны (прекрасная кличка, небось, тоже Ленин придумал?! — Б. О.-К.), и группа Чернышева, известная под кличкой Петухи. Но пока «декабристы» сидели в тюрьме и держали связь с волей, работа шла еще по старому руслу. Когда Владимир Ильич вышел из тюрьмы, я еще сидела. Несмотря на чад, охватывающий человека по выходе из тюрьмы, на ряд заселений Владимир Ильич ухитрился все же написать письмишко о делах. Мама рассказывала, что он в тюрьме поправился даже и страшно весел (однако! — Б. О.-К.).
Меня выпустили вскоре после «ветровской истории» (заключенная Ветрова сожгла себя в Петропавловской крепости). Жандармы выпустили целый ряд сидевших женщин, выпустили и меня и оставили до окончания дела в Питере, приставив пару шпионов, ходивших всюду по стопам. Я застала организацию в самом плачевном состоянии. Из прежних работников остался только Степан Ив. Радченко и его жена. Сам он работы по конспиративным условиям уже вести не мог, но продолжал быть центром и держал связь. Держал связь и со Струве. Струве вскоре женился на Н. А. Герд, социал-демократке, Струве и сам в то время был социал-демократствующим. Он совершенно не был способен к работе в организации, тем более подпольной, но ему льстило, несомненно, что к нему обращаются за советами. Он даже написал манифест для I съезда социал-демократической рабочей партии. Зиму 1897/98 г. я довольно часто бывала у Струве с поручениями от Владимира Ильича — тогда Струве издавал журнал «Новое слово», — да и так с Ниной Александровной меня многое связывало. Я приглядывалась к Струве. Он в то время был социал-демократом, но меня удивляла его книжность и почти полное отсутствие интереса к «живому дереву жизни», интереса, которого так много было у Владимира Ильича. Струве достал мне перевод и взял его редактировать. Он, видимо, тяготился этой работой, быстро уставал (с Владимиром Ильичем мы часто сидели за аналогичной работой. Владимир Ильич совсем иначе работал, весь уходя в работу, даже такую, как перевод)…»
