Она снова рассмеялась, но на этот раз ему показалось, что ее смех звучит немного принужденно.
— Постарайся выспаться, — сказал он.
— Постараюсь. Спасибо, что позвонил, Алан.
— Будь здорова. — Он помолчал и добавил: — Я люблю тебя, милая.
— Спасибо, Алан... Я тоже люблю тебя. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он повесил трубку, повернул гибкую ножку настольной лампы так, чтобы она отбрасывала пятно света на стену, положил ноги на стол и сложил ладони на груди, словно в молитве. Потом вытянул указательные пальцы. Тень зайчика на стене навострила уши. Алан просунул большие пальцы между вытянутыми указательными, и заяц сморщил нос. Алан заставил зайца попрыгать в световом пятне и исчезнуть в тени. Ему на смену пришел слон, он размахивал хоботом. Ладони Алана двигались удивительно ловко и легко. Он почти не обращал внимания на зверьков, которых создавал; это была его старая привычка, способ отвлечься и задуматься о чем-то постороннем.
Он подумал о Полли; о Полли и о ее бедных руках. Что же делать с Полли?
Если бы все упиралось только в деньги, она завтра утром была бы уже в палате клиники в Майо — оплаченной и приготовленной для нее. Он сделал бы это, даже если бы ему пришлось напялить на Полли смирительную рубаху и накачать барбитуратами, чтобы доставить туда.
Но все упиралось не только в деньги. Ультразвук как метод лечения прогрессирующего артрита находился еще в зачаточном состоянии. В конечном счете он мог оказаться и таким же эффективным, как прививка от оспы, и столь же никчемным, как наука френология. В любом случае сейчас этого делать не стоило. Шансов на то, что это не пустой номер, было один к тысяче. Не напрасной траты денег боялся Алан, а рухнувших надежд Полли.
Ворона — гибкая и похожая на настоящую, как в мультфильмах Диснея, — медленно перелетела через его висящий в рамке на стене диплом об окончании полицейской академии. Крылья у нее выросли, и вот она уже превратилась в доисторического птеродактиля с поднятой треугольной головой, который от полки с папками в углу комнаты пролетел до противоположного угла.
Дверь приоткрылась. В нее просунулась скорбная, совершенно затравленная физиономия Норриса Риджвика.
— Я сделал это, Алан, — сказал он тоном, каким человек признается в убийстве нескольких младенцев.
— Отлично, Норрис. И не волнуйся, тебя не обольют дерьмом. Я обещаю.
Норрис задержал на нем взгляд своих влажных глаз чуть дольше обычного и с сомнением кивнул. Потом он взглянул на стену.
