— Не гони, не к спеху, — услышал Одноухий голос Старика, и его как водой ледяной окатило. И впрямь не к спеху. Куда его несет!
Одноухий выпрямился, увидел напряженное вслушивающееся лицо Старика, и тут же сам уловил отдаленный гул на востоке, заметил, что в яму ссыпаются от содрогания земляные крошки. Одноухий и Старик встретились глазами. Наши опять начали!
— Перекурить бы, — хрипло выдавил Одноухий. — А?
У него перехватило от волнения горло. Надо тянуть время, обязательно тянуть время! Как можно дольше тянуть, покуда не подойдут наши.
Гул на востоке усиливался.
— Покурить бы, — повторил Одноухий.
— Я уже забыл, когда курил, — отозвался Старик.
— Эй, ты, падла! — крикнул Одноухий Гансу. — Перекурить хотим. Раухен!
Он показал жестами, что хочет курить. Мальчишки поняли его и заговорили между собой, военный совет собрали.
Ганс кивнул, и один из мальчишек побежал к ближнему дому.
Старик стоял по пояс в могиле и подравнивал стенки. Он не умел работать плохо, всю жизнь любую работу делал истово и добросовестно. Одноухий прошипел:
— Ты что, чокнутый! Стеночки подравниваешь! Погреб копаешь?
Старик опомнился. И впрямь из ума выжил, решил поудобнее могилку сделать!
— Подождем, — сказал Одноухий и сел на бугорок свежевырытой земли. Синеглазый тоже перестал выкидывать из ямы земляную осыпь и стоял прислушиваясь.
Гул на востоке внезапно оборвался. Вместе с ним оборвалось у троих сердце. Они переглянулись.
— Прорвали! А? Может, прорвали! — шептал Одноухий. — Танки жмут сюда.
Старик не ответил. Даже если и прорвали наши фронт, все равно танки сюда не поспеют. Он вылез из ямы, тяжело опустился на бугорок рядом с Одноухим, прикрыл глаза отрешенно и устало. С горечью подумал, что в этот раз шибко не повезло — чужая земля на могилку досталась, чужая сторонка.
Старик открыл глаза, скользнул взглядом по близкому кладбищу за каменной низкой стеной. Железные кресты, прямые как штыки гранитные надгробия, дорожки, посыпанные чистым песком. Холодное чужое кладбище. Вспомнил свой деревенский разгороженный погост с покосившимися деревянными крестами, среди которых бродят козы, где лежат в могилках отец, мать, деды и прадеды. Думал, и он будет лежать со своими. Не довелось…
А Синеглазый стоял, опираясь на лопату, и все смотрел и смотрел в синее небо, и видел свою окающую, светлорусую и ясноглазую Владимирщину. Там, в березовом звонком лесу, на зеленых полях, на окраине древнего Владимира, там, где дома с резными наличниками и расписными ставнями, прошло его детство. Мальчишкой любил он удить щурят на тихой Нерли возле железнодорожного моста. Оттуда хорошо видна церковь Покрова — белокаменное древнее чудо. Стоит она среди заливных лугов под тихим медлительным небом ополья. Он бегал с мальчишками к церкви, заходил в прохладные стены, и детские голоса гулко отдавались от купола. Мальчишки кричали, стараясь переорать друг друга, и церковь гудела как колокол. И казалось — безымянная пражизнь подает свой голос из глубин ушедших веков. Кожу колол мороз радостной жути, и мальчишки торопились выбежать на солнце, к синей воде, заросшей кувшинками, к старому руслу Нерли.
