Голда нашла эту идею абсурдной и заведомо обреченной. Она считала, что я преувеличил готовность Франции сотрудничать с нами и далеко завел нас по сомнительному пути. И хотя Бен-Гурион не согласился с ее оценкой, он тоже был обеспокоен предложением Франции. Он опасался, что «израильский предлог» поставит под угрозу наше положение на международной арене, что нас будут считать агрессором, даже если Египет уже совершил по крайней мере один акт агрессии и проявил гораздо больше агрессии против нас. В данном случае его действия, безусловно, будут обоснованны. Но Моше Даян выдвинул контраргумент, который я нашел достаточно убедительным.
«Англии и Франции мы не нужны, – сказал он откровенно Бен-Гуриону. – У них достаточно авиации для уничтожения ВВС Египта. Единственное преимущество, которое у нас есть в этом вопросе, – утверждал он, – единственное, чего нет у Англии и Франции, – это наша возможность дать им необходимый предлог для участия в кампании». Хотя Бен-Гурион был настроен скептично, он полагал, что мы все еще можем договориться. Пришло время, заключил он, лично встретиться с французами и британцами. Я немедленно телеграфировал в Париж, чтобы созвать конференцию.
В то воскресенье самолет из Парижа приземлился в Тель-Авиве, чтобы отвезти нас на встречу. Наша небольшая группа втайне добралась до аэропорта. Бен-Гурион выбрал широкополую шляпу, чтобы скрыть характерную седую шевелюру. Даян снял привлекающую внимание повязку с глаза[76] и надел темные очки. (В том, что Даян планировал военное сотрудничество с Францией, была ирония, ведь в 1941 г. он потерял глаз именно из-за пули французского снайпера.)
Когда мы прибыли в парижский аэропорт, Бен-Гуриона отвезли прямо на виллу в Севре[77], где должны были состояться переговоры. Расположенный на берегу Сены Севр был тихим городом с богатой историей. Несмотря на официальный дух резиденции и серьезность момента, встреча оказалась весьма теплой. Бен-Гурион изложил свои возражения и требования группе французских представителей, которые, казалось, относились к нему с большим уважением. Обсуждение проходило в дружественном и спокойном тоне – на самом деле отрадная картина. Но когда прибыл британский министр иностранных дел Селвин Ллойд[78], в комнату будто проник ледяной ветер.
С того момента, как Бен-Гурион и Ллойд пожали руки, стало ясно, что они друг другу категорически не понравились. Ллойд был нелюбезен и недружелюбен, краток в речах, лишен воображения, а иногда и открыто враждебен. Он считал Бен-Гуриона скорее бывшим врагом, чем будущим союзником, партнером по необходимости, чем по выбору. И это чувство было взаимным.
