Армия обороны Израиля с необычайной смелостью сражалась по всей линии фронта, следуя указаниям Бен-Гуриона, который взял на себя стратегическое командование. Военные планы разрабатывались в его штабе, оттуда поступали приказы, там анализировались данные разведки. Казалось, что сражающиеся герои были бьющимся сердцем страны, а штаб-квартира стала ее мозгом. Не тратя времени на глубокие размышления и кропотливое изучение ситуации, мы делали все возможное, чтобы сформировать современную военную инфраструктуру, которую наше новое государство пыталось выстроить под огнем противников. Иногда отдых казался такой же далекой мечтой, как и победа.
Разница между обязанностями Бен-Гуриона и моими была во всех отношениях огромной, но некоторое время расстояние между нашими кабинетами не превышало толщины фанерного листа. В те напряженные месяцы это позволило нам с Бен-Гурионом выстроить отношения, которые в конечном счете превратили меня из его горячего поклонника в одного из ближайших советников.
Несколькими месяцами ранее я не мог вообразить такого удивительного поворота событий, но узы, возникающие во время кризиса, необычайно крепки. Сначала наше сотрудничество шло довольно неформально. Бен-Гуриону, похоже, нравилось, как усердно я работал и как мало сна мне требовалось. (На рабочем столе я даже держал записку, на которой он написал: «Шимон, не забудь выключить свет!») Со временем он начал доверять мне и полагаться на меня, что удивляло тех, кто был опытнее и старше меня.
Я не раз слышал, как его спрашивали: «Почему ты доверяешь этому мальчику?»
Его ответ был всегда одинаковым. «У меня три причины, – говорил Бен-Гурион. – Он не лжет. Не говорит плохо о других людях. И если стучит в мою дверь, обычно это означает, что у него появилась новая идея». Столь простой ответ не мог убедить тех, кто невысоко меня ценил, но для меня это было идеальным решением проблемы, над которой я сам нередко задумывался: почему я? В дальнейшем наши отношения с Бен-Гурионом развивались на почве взаимного доверия и государственной ответственности, которую я принял, войдя в правительство. Но до самого конца, пока был жив Бен-Гурион, мое официальное положение никогда не отражало масштаб моего влияния или глубину наших связей.
К началу 1949 г. арабские страны перешли к обороне: у них было много раненых, войска отступали, устав от боев. То, чего не хватало Израилю в ресурсах, восполнялось изобретательностью и организацией. А наши враги, изначально располагавшие обильными ресурсами, к счастью, растратили их в хаосе. В феврале египтяне уступили, подписав соглашение о перемирии и прекратив бои. Через месяц аналогичное соглашение подписал Ливан, а в апреле то же самое сделала Иордания. Последний противник, Сирия, сдался 20 июля 1949 г. К тому времени мы исчерпали запасы оружия, став уязвимыми. Однако война закончилась перемирием, которое, как мы знали, было хрупким и непростым. Многое было потеряно – прежде всего, жизни, – но не было никаких сомнений в том, что было получено такой ценой: контроль над собственной территорией и нашей судьбой.
