— Что на берегу Ла-Манша не один Жан, балда, и что ты наверняка не знаешь почерка своего отца.
Этот тип способен рассуждать, засыпая на ходу. До чего же он меня бесит!
— Допустим, но это обычные открытки, зачем же их спрятали? Сохранили и спрятали?
— Понятия не имею. Но разве не все так поступают? Хранят разное барахло?
— Погоди! Еще как-то раз я нашел в корзине для стирки, на дне, записку от Брижит: «Звонил Жан. Свяжись с ним завтра, пока Колен будет в театральной студии». Я это не выдумал!
Арман опять зевнул, посмотрел на свою руку и, кажется, пожалел, что на ней нет часов.
— Если правда хочешь знать, я думаю, что постоянно шпионить за дядей и тетей, везде шарить, выворачивать карманы или рыться в ящиках, как только тебя оставят одного, — это поведение парня, у которого едет крыша и которому лучше бы сходить к психологу.
Ну до чего тупой!
— Вот зануда! Есть еще Мадлен, моя бабушка с папиной стороны. Она единственная в открытую произносит при мне имя Жан. Я каждый раз дергаюсь. И вижу, что дядю и тетю это тоже страшно смущает. Они незаметно делают ей знаки, чтобы молчала, но она не слушается. И говорит о моем отце в настоящем времени. И всегда что-нибудь хорошее, например: «У твоего отца богатое воображение, как у тебя». Тьерри каждый раз на нее глазами сверкает, но…
— А почему ты с ними не поговоришь откровенно? — перебил меня Арман.
— С кем?
— С дядей и тетей, балда! Не с призраком же твоего отца. Они в субботу точно приедут? На твой день рождения? Тебе надо только подождать!
Я взорвался, рискуя разбудить всю палатку:
— До тебя не доходит?! Если от меня десять лет скрывают правду, если мне врут, значит, есть из-за чего, и это важно. Что-то серьезное и, может, даже опасное. Они так запросто не расколются!
— Ты прав, — прошептал Арман, — мне не понять. Если хочешь, я тебе помогу. Завтра. Может, развлекусь. Только не рассчитывай, что я как дурак поверю в твою историю с живым мертвецом.
Арман повернулся на бок и почти мгновенно уснул. Или тоже профессионально притворился?
Я вернулся в постель.
Ждать субботы? Поговорить с дядей и тетей? Так было бы намного проще.
Вот только это невозможно.
Десять лет недомолвок не перечеркнуть.
Арман ничего не понял, он слишком рациональный, у него слишком взрослый ум. Я ни на секунду не соглашался с тем, что он может оказаться прав. Что я все навыдумывал. Что принимал желаемое за действительное.
А вот Мади мне поверила.
К шести утра я заснул.
Меня разбудил леденящий душу смех.
