— Больно! — ответил Ершов.
— А мне не только больно, мне страшно!
— За что вам страшно?
— За многое…
Робертс откинулся на спинку сидения, полузакрыл глаза. Кажется, головные боли снова одолевали его. И все же он продолжал:
— Я недавно слушал Пекин. Китайцы упорно твердят о бывшей тактике в антияпонской войне, о так называемом окружении городов деревнями, о блокаде и захвате этих городов. Они утверждают, что Азия, Африка и Латинская Америка — это тоже опорные базы вокруг Соединенных Штатов. Они признают — у них мало ядерного оружия и самолетов, зато считают, что их политическая мощь уже нечто такое, что способно сокрушить военную мощь Америки… А ваши отношения с Китаем? К чему они приведут?
— Не с Китаем, — направил Ершов, — с правительством Китая.
Робертс словно не слышал:
— Вы были в Испании в тридцать шестом?
— В Испании, нет! — ответил Ершов.
— А я встречал там русских и китайцев, болгар и французов, чехов и итальянцев! Как бы сейчас те ребята оценили происходящее между самыми крупными коммунистическими партиями на нашей планете? Вас не тревожат события сегодняшнего дня?
— Тревожат.
— Так где же выход?
— Видимо, прежде всего во взаимопонимании.
Робертс потер ладонью правую щеку, висок. Щека чуть вздрагивала. Марина уже с беспокойством смотрела на своего подшефного, на Ершова. Но Робертс перевел дыхание и снова заговорил:
— В нашей стране коммунистическая партия не имеет такого влияния, как у вас. Но она не настолько слаба, чтобы с ней не считались. Когда мы организуем митинги или выходим на демонстрацию, то несем не портреты политических лидеров, а лозунги с нашими требованиями, карикатуры на буржуа. Так у нас принято… И только портрет Сталина мы брали на демонстрации… Не раз полиция разгоняла дубинками нас, провокаторы забрасывали камнями, служители культа проклинали в проповедях. Нашему народу годами внушают, что коммунизм — это утопия, шарлатанство, надувательство. Но мы всегда и во всем ссылались на ваш пример. Говорили: вот вам Советский Союз — смотрите, учитесь, делайте так, как делали там… Вы не можете даже представить, как взвыла вся буржуазная пресса, заполучив вперед нас материалы двадцатого съезда. А наша коммунистическая газета три дня молчала. Почему так случилось? Почему?!
— Так объясните, чего вы хотите? — не выдержал Ершов.
— Я хочу полной откровенности между братскими коммунистическими партиями.
— А кто вам сказал, что я не хочу откровенности?
— Значит, вы настаиваете, что ваше партийное руководство поступило правильно?
