— Припрет нужда — доставлять вертолетом будем! Рано сейчас об этом говорить!
Никто всерьез не принял его заявления. Но факт остался фактом. Узнав об этом, Дробов с болью и гневом говорил Ершову:
— Что Крупенин дурак — не скажешь. Его бы вытурили давно. Но откуда такая чванливость, пренебрежение ко всему?!
Дробов видел, как губы Ершова дрогнули в скорбной усмешке:
— Но если шеф Крупенина стучит кулаком по трибуне и каждому присваивает кличку, то почему Крупенину не рвать и не метать на людей, зависящих от него? Культуры, брат, маловато…
Поравнявшись, буксир-работяга и теплоход, в полный голос своих сирен, прокричали друг другу приветствие. Рядом с человеком в форменном кителе на борту буксира стояла женщина в розовом платье.
— Маша, Машенька, — зашептала, волнуясь, Марина и тут же высоким, едва не сорвавшимся голосом закричала: — Маша! Милая!
— Маринка!.. Сестренка!.. — неслось от буксира.
Женщины обменялись лишь несколькими, должно быть ничего не значащими для них фразами. Оказалось, они ездили одна к другой, а встретиться довелось в море.
Буксир уже едва виднелся, а Марина все еще прикладывала батистовый платочек к глазам. Игорь начал сердиться:
— Ну что ты, что? Побываешь еще… У нас не было времени остаться.
Дробову стало неудобно, и он отвернулся, разглядывая гольцы. Там, за ними, в синеве неба кучилось серое облако. И справа, и слева от него, словно разрывы зенитных снарядов, возникали белые клубы. Они быстро разрастались, сливались, и уже невооруженным глазом можно было разглядеть, как облако становится черным, кипит изнутри.
У Дробова на мгновение остановилось дыхание. Он с тревогою посмотрел на капитанскую рубку. За стеклом тоже заметили творившееся на горизонте. Теплоход увеличил скорость, задрожал всем корпусом.
Под свежим порывом ветра Байнур поежился мелкой рябью и потемнел. Рыжий парень, обхватив за плечи Марину, поспешно спустился с нею в салон. И ветер ударил, обрушился, навалился. Байнур зашевелился, словно раскрыв гигантскую пасть, ощерился гребнями волн. За тучей сорванных с воды капель не стало видно солнца и берегов.
Оставаться на палубе стало невыносимо. Схватка ветра с Байнуром лишь началась, а палуба сразу же стала мокрой, противной, как кожа лягушки. Ничего не стоило оказаться за бортом. Теплоход развернулся, подставляя тяжелым ударам корму. Это был единственный выход — бороться со штормом. Верховик и горная, тальянский и хребтовый — каждый из этих ветров опасен и страшен. Страшней же всего байнурцы считали шаманский, который с силою урагана обрушился на теплоход.
