Пономарев смолк, посмотрел Ушакову в глаза.
— Продолжай, продолжай, — сказал Ушаков.
— Смотри, что получается: один говорит — строй, другой — не надо. Один инженер — за, другой — против. Мнения ученых тоже расходятся. Так или иначе, но каждый из специалистов подкрепляет свою точку зрения весомыми доказательствами, научными выкладками. А ты склоняешься то на одну, то на другую сторону. Байнур не затхлая лужа — национальное достояние народа. О его судьбе нужно думать в высоких научных инстанциях. И тот же Крупенин не самостоятельно решает проблемы использования Байнура. Даже ему не позволено это…
Ушаков задумался. Пономарев был по-своему прав. Действительно, зачем секретарю крайкома лезть в сугубо производственные дела. Однако он тут же вспомнил другое, не без горечи возразил:
— Когда летел с Дальнего Востока сам, паршивое настроение у него было. Ни с кем не хотел разговаривать, а меня спросил: «Не завалишь пуск целлюлозного?» Вот и мудри: твоя или не твоя это обязанность…
Пономарев задумался. Он сочувствовал Ушакову. С тем человеком, о котором сказал Ушаков, — нелегко. Тот, как одержимый, мчался сегодня в Киев, завтра на Кубань, послезавтра в Свердловск. Кипучая деятельность обуревала его. Сегодня он «жал» на мясо и молоко, завтра — на подъем целины, послезавтра — на большую химию… Вначале и самому Пономареву казалось, что так и надо, но позднее чувство досады закралось в душу. Реальны ли были прогнозы, все ли продумано, взвешено? А Крупенин с его генеральными планами и прожектами, как не кто иной, пришелся ему по душе.
— Но где гарантия, что завтра тебе не скажут: куда ты смотрел? — спросил он Ушакова.
— И так может случиться.
— Вот именно.
И Пономарев рассказал, как однажды имел уже дело с Крупениным. Область, которую он возглавляет, не богата лесами. Их едва хватает для собственных нужд. Строить крупный лесопромышленный комплекс лишь потому, что места там обжитые, развита сеть железных и автомобильных дорог, было бы невежественно. Лесхозы и так с трудом справлялись с воспроизводством лесных угодий. И Пономарев не пошел на поводу у Крупенина. Лицо его области — машины, станки, чугун, тракторы… Дошло до ЦК, и Пономарев доказал свою правоту. Он готов варить сталь и строить новые домны, но к чему ему ЛПК, если лес придется возить из Сибири.
— Думай, старина, думай, — сказал он Ушакову. — Жизнь такова, что рано или поздно — наносное отметет, хорошее — упрочит…
Слова Пономарева бередили душу до самого вечера. Вечером Ушаков решил пройтись по главному проспекту чужого сибирского города. Город нравился ему. Улицы широкие, обновленные. Дома в четыре, пять и в девять этажей. Народ не спешит, одет хорошо. Витрины кинотеатров и магазинов броские. Скоро зажгутся огни. Вечер был теплым, и вовсе не думалось, что где-то за городом, в березовых и сосновых рощах притаилась осень… В Бирюсинске не выйдешь вот так. Там на каждом углу тебя встретит знакомый, а здесь затеряешься. Здесь прежде всего ты прохожий, и никто не обращает внимания на тебя.
