— Нет, нет, нет! — повторяла она, как заведенная. — Ты не сделаешь этого снова. Мы это проходили!
— Лида. Приди в себя!
— Хочешь забрать последние дни? Как тогда?! В прошлый раз ты так и сделал.
— Послушай меня…
— Она просила отвести её в зоопарк! — Лида закричала. — А ты увез её в больницу! Мы должны были гулять с ней, смотреть на слонов, которых она мечтала увидеть! А не заставлять её терпеть уколы. Ты этого хочешь? Этого? Хочешь, чтобы меня так же истыкали иглами? В день нашей свадьбы?
— Чёрт, да прекрати ты истерику!
— Не смей звонить. Я запрещаю тебе! Слышишь? Запрещаю забирать мои дни. Всё равно никуда не поеду. Что ты им скажешь? «Моя жена скоро умрёт. Не знаю от чего, но сделайте что-нибудь»? Не будь идиотом! Дай мне спокойно пожить. Дай подышать чистым воздухом. Я не хочу возвращаться в этот чёртов Красноярск. Не поеду ни в какую больницу. В этом нет смысла. Мы это уже проходили! Мы…
Сказать что-то ещё Лида уже не смогла, потому что дыхание её окончательно сбилось, и вместо слов она стала издавать нечленораздельные стоны. Лида кинула телефон на стол. Развернувшись, она дошла до дивана, села спиной ко мне и закрыла лицо руками.
Лида плакала тихо. Словно боялась, что её могут услышать на улице. Она пыталась остановиться — делала глубокие вдохи, но всё без толку, её грудь вновь и вновь сводило судорогой. Лида обхватила себя руками, стараясь успокоить дрожь. На секунду мне показалось, будто она просто хочет согреться.
Я вдруг понял, что должен немедленно обнять её. Успокоить. А ещё лучше взять тот шерстяной плед с кресла и укутать её с ног до головы. Спрятать от всего мира под клетчатой тканью. Так я и поступил.
Я укрыл Лиду пледом и прижал к себе. Сидя на диване, глянул в сторону стола, на котором лежал телефон. Затем глубоко вздохнул. И сдался.
Её слёзы были страшнее смерти.
Лида дрожала. Слабость её была незнакомой, непривычной, и от того особенно пугающей. За двенадцать лет я разучился видеть в Лиде хрупкую девочку, привык замечать только волю и силу в каждом её слове. В каждом жесте моей любимой ведьмы. А теперь она плакала на моих руках, и я вдруг понял, какого труда ей стоило оставаться спокойной всё это время.
Я вспомнил, как утром Лида сидела перед трельяжем и улыбалась, переглядываясь со мной в зеркале.
Она ведь не спала всю ночь. Видела в отражении смерть. И всё равно улыбалась ради меня. Она не хотела, чтобы я различил в её глазах страх, и поэтому держалась, лишь бы мне было легче.
