Через пару мелодий я достаточно пришла в себя, чтобы внятно разговаривать и немножко соображать.
– Может, пойдем уже в номер?
Бровь босса удивленно приподнялась. Да уж, именно «немножко соображать». Ляпнула, так ляпнула. Щеки вспыхнули, но я мужественно продолжила:
– Ведь необязательно быть до конца на фуршете?
– Необязательно, – кивнул босс, и не подумав убрать руки с моей талии. – Еще один танец и пойдем.
И тут заиграла давно знакомая, пронзительно прекрасная, невыносимо чувственная музыка. Она словно растекалась по телу, пропитывала его насквозь, заставляя вибрировать и дрожать вместе со стоном саксофона, с упоительными переливами гитарных струн, раскачиваться и прижиматься к сильному мужскому телу все сильнее, словно рядом – единственный, только тебе предназначенный, твой…
– Целуй меня крепче… – хрипло шепнул босс.
Я вздрогнула от неожиданности.
Я не ослышалась? Он действительно это сказал?
Я подняла голову и посмотрела на него удивленно. И напоролась на горячий, искушающий взгляд… В глубине потемневших зеленых глаз жарко полыхнуло что-то. Сердце дернулось, по спине протянуло сладким холодком, ноги стали ватными.
Да уж, человек с таким взглядом и вправду мог сказать нечто подобное… Ну обычный человек. И уж точно не мой босс.
– Что? – спросила я. Это следовало уточнить.
– Песня так называется. «Бесаме мучо»… – выдохнул он, положил горячую ладонь мне на спину и повел.
Больше мы не топтались на месте, мы плыли по залу, кружились, стояли, покачиваясь, и снова плыли. Не знаю, когда и куда делся его пиджак, но теперь сквозь тонкую ткань рубашки я чувствовала, как бьется его сердце, как перекатываются сильные мышцы, как поднимается на вдохе его грудь. Он вел меня, а я подчинялась. Бездумно, доверчиво и легко, будто всю жизнь с ним вот так вот танцевала.
Он двигался странно, ни на что не похоже, и движения его трудно было назвать танцем. Словно и не танец вовсе, а сама музыка, вплавленная в наши тела, тот самый крепкий и сладкий поцелуй.
Шаг, еще шаг, поворот… Толчок, тоскливое отдаление, рывок, поворот, жаркие объятия… Наклон назад, изгиб… И зависнуть над пропастью лишь на его руке, а сверху – он… Груди, вжатые в стальную широкую грудь, и безумно близко грешные губы, так близко, что дыхание смешивается, а сердце пропускает удар. Еще ближе, вот-вот прижмутся к моим, невольно приоткрытым. От предвкушения холодеет спина, глаза сами собой закрываются… И в полумиге от поцелуя – опять толчок – и снова он далеко, на расстоянии двух вытянутых рук, его и моей. А кажется, в другой галактике, холодной и пустой.
