1972. СОЮЗ нерушимый | страница 52



– Владимир Семенович незаслуженно забыт советской властью, абсолютно незаслуженно забыт! Его песни, стихи – это народное, это плоть от плоти нашего народа! И я рад вам его представить сейчас, с этой сцены. Думаю, министерство культуры в ближайшем будущем озаботится тем, чтобы творчество Владимира Высоцкого ушло в массы не с затертых магнитных лент, а как и положено – с дисков фирмы «Мелодия», с телеэкранов и радиоэфиров. Просим, Владимир Семенович!

Высоцкий выслушал мою тираду с легкой улыбкой, потом повернулся ко мне и как принято у актеров – поклонился. Поклонился и залу:

– Вы правда хотите услышать мои песни?

Голос. Господи, этот голос Высоцкого! Его ни с чем не спутаешь – хрипловатый, сильный, даже жесткий. Голос моего детства, голос юности. Аж мороз по коже! И раздвоение – один «Я» сейчас спокойно смотрит на стоящего рядом со мной человека-легенду, с которым только что ручкался и обнимался, и этот «Я» считает происшедшее нормальным делом. И второй «Я» – тот, кто слегка обалдело разглядывает Высоцкого, и думает: «Да ладно! Не может быть! Но это же ОН!»

– Хотим! Давай, хотим! – голоса из зала и с улицы.

– Тогда, ладно. Но только недолго, хорошо? – улыбается Высоцкий и я отдаю ему гитару. Он садится на стул, пристраивает гитару…

Играет он, честно говоря, хреново. Пару аккордов, трени-брени, но сразу об этом забываешь, когда хриплый голос начинает свою вязь рифмованных строк. Зал молчит, а голос выводит: «Я ЯК-истребитель, мотор мой звенит, небо – моя обитель

Спев песню, Высоцкий помолчал, глядя в замерший зал, и как-то даже несмело, даже жалко улыбнулся:

– После песен, который пел мой друг Михаил, я не могу исполнить ничего другого. Не тянет на юмор, не тянет на обычный шансон. Потому – не взыщите.

И он снова заиграл, заговорил…

«Сегодня не слышно биенья сердец… …а сыновья, уходят в бой!»

Потом была песня о Земле (Она затаилась на время), «Черное золото», еще несколько жестких военных и жизненных песен. А закончил он «По обрыву, по над пропастью» – с надрывом, со слезой досады и злости.

Отыграв, встал, и поклонился залу. Зал взорвался аплодисментами, и на этом наши «посиделки» на самом деле закончились.

На банкет пригласили всех, кто жил в этот момент в Доме творчества, и конечно же – прибывших туда звезд. Они, кстати, должны были и заночевать здесь, в свободных комнатах – чтобы не добираться до Москвы после банкета подвыпившими, не вполне так сказать в разуме. Тем более что время уже позднее.