— Нет, браток, не могу больше, — вздохнул политрук и положил голову на плечо взводного. — Теперь уж я не встану, сил нет.
— Помалкивай, а то бойцы услышат, — зашептал Космаец. — Нам надо тянуться из последних сил. Если мы упадем, что с бойцов спрашивать. Они с нас пример берут. Я еще держусь, и ты держись.
— Еще бы тебе не держаться, ты возвращаешься к себе, в Сербию, домой идешь, — усталым голосом пробормотал Стева. — Тебя ждут, думают о тебе… Бедные матери, только они могут терпеть и ждать всю войну… А меня никто не ждет, никто не глядит на ворота… Мачеха пир устроит, если узнает, что я отдал концы. А братьям я не нужен, к тому же неизвестно, живы ли они. Куда мне податься, когда кончится война? — политрук опустил голову и грустно задумался, словно ребенок, который потерял родителей на ярмарке.
— Тысячу раз я тебе говорил, об этом нечего беспокоиться, — рассердился Космаец. — Кончится война, мы вернемся на Космай. У меня есть дом, если его не сожгли, есть отец и мать, если их не расстреляли, а девушек мы найдем таких, каких еще никто не видывал.
Стева усмехнулся и взглянул на Космайца исподлобья:
— Ты большой оптимист… Эх, опять команда… «Приготовиться…» Ой, мамочка, как я встану?
Космаец вскочил и протянул ему руку:
— Давай.
Стева и Космаец почти два года шагали в одной роте, укрывались одной плащ-палаткой, делили пополам и муки и горькое счастье, все уважали их как старых и опытных бойцов. В бою они всегда были рядом, любили друг друга, как родные братья, и все же… Стева завидовал Космайцу. Ведь каждый раз, когда их взвод отличался в бою, все говорили: «Слышали, Космаец уничтожил немецкую батарею?» Или: «Космаец занял два дзота и захватил девять пленных… Космаец взял тяжелый пулемет с расчетом… Вот молодец!.. Космаец первый прорвал цепь… жаль, что у нас мало таких героев…»
«Все кричат: Космаец, Космаец, а я-то что же? — сердито думал политрук. — Разве я воюю хуже? Ну ладно, он командует, бойцы выполняют приказы, а кто воспитывает таких героев? Мы, политруки и комиссары…»
И все же лучшей наградой для Стевы было то, что коммунисты предложили избрать его секретарем партячейки. Новая должность задала ему немало хлопот, но он чувствовал себя всесильным властителем небольшого государства. И чтобы бойцы, а в первую очередь девушки, знали, что он стал таким важным руководителем, Стева где-то раздобыл и повесил через плечо желтую кожаную планшетку, набитую старыми газетами, а из-под крышки планшетки всегда виднелась книга, впрочем, прочесть ее никак не находилось времени. У него была также и История ВКП(б), которую он открывал только на партсобраниях, и, потрясая ею перед лицами товарищей, говорил: «Смотрите, это для нас букварь, по которому мы должны учиться, как воевать и какими быть». В качестве политрука Стева вмешивался во все споры командира с комиссаром, вставлял замечания, защищал комиссара, выдвигал свои предложения, ругался, спорил, уговаривал, а когда надо было, умел и потребовать; если добивался своего, весело насвистывал, выпячивая грудь, как старый сват на свадьбе.
