Ясно понимал — надо забыть Киру, ее уже не вернуть. Никакие мольбы и заверения не поменяют решения волевой девушки, только доставлю себе унижения и лишнюю боль израненному сердцу. Но ничего не мог поделать с собой, душа рвалась к любимой. Однажды не выдержал, поехал к ее дому и простоял до ночи. Увидел, как из подъехавшей иномарки вышла Кира, вставший из-за руля мужчина проводил ее до подъезда и поцеловал, та упорхнула к себе. Едва сдержал желание выйти из-за своего укрытия — растущего во дворе дуба, и надавать ухажеру по ушам. Развернулся и заставил себя идти домой, мучаясь от нестерпимой боли в груди.
От моих метаний и сердечных мук страдала и мама. Она знала, что я полюбил девушку, радовалась моему счастью. Правда, узнав от меня, что Кира не из простой семьи, забеспокоилась:
— Сережа, а по себе ли рубишь сук? Ведь она тебе не пара! У нее могут быть свои запросы, воспитание, ты просто не придешься ко двору.
Материнское сердце чувствовало будущую беду. Я же самоуверенно ответил:
— Мама, не беспокойся. Мы с Кирой любим друг друга. Все остальное для нас не имеет значения.
Конечно, мое заверение вовсе не сняло материнскую тревогу, но не стала отваживать меня, только промолвила: — Дай бог, сынок. Дай бог.
А теперь не знала, как помочь мне, плакала украдкой — я видел по утрам ее опухшие от слез глаза. Но именно она предложила пойти на прием к молодому, но уже известному среди медиков и больных психотерапевту. О нем пошла слава чародея, снимающего душевные боли, сложные психические расстройства. Я тоже слышал о нем, но даже и мысли не было обратиться к нему из-за несчастной любви. Полагал, что такие проблемы надо преодолевать самому, физически же я здоров. Но все же, немного подумав, согласился с мамой. Коль самому не получается справиться с бедой, надо обращаться за помощью к знающим людям.
В назначенный день отпросился с дежурства в больнице и поехал в институт психологии и психотерапии. К Мельнику, нужному мне психотерапевту, выстроилась очередь. Я настроился на долгое ожидание, но прием шел на удивление быстро, уже через час вошел в кабинет. За врачебным столом сидел лысоватый мужчина лет тридцати пяти. Внимание привлекли его глаза — пронзительные, как будто просвечивал ими насквозь. Мягким баритоном пригласил меня присесть на стул рядом с ним, а потом принялся расспрашивать о моем недуге. Сразу сказал, что не болен, только мучаюсь от отверженной любви. Ожидал от врача снисходительной улыбки, но он тем же располагающим к откровенности тоном стал выяснять симптомы недомогания, степень их выражения и влияния на мое поведение и состояние. Протестировал каким-то прибором, подключив датчики на голову и грудь. А после дал заключение, что заметных отклонений он не обнаружил. Немного подумав, добавил:
