И едва прошла пара секунд, как слегка обеспокоено воскликнула Гильза.
— Ой! Кровь! Ты поранился?
— Какая кровь?
— Да вон, на багажнике, где ты сидел!
Последовало секундное молчание и потом слегка напряжённый голос Пули:
— Это не моя кровь. И кажется, мы нашли Шрама.
Я сидел в небольшой комнате, где надо мной суетилась брутального вида женщина, — неожиданно, — которая перевязывала меня, колола обезболивающее, накладывала шины на пальцы и через каждые пять минут спрашивала, как я себя чувствую.
— Как после мясорубки, — повторял я раз от раза.
Сначала все шутили, что я попал туда же, куда закинул своих прошлых жертв, а потом это всем надоело.
Хочу сказать, что постарались девушки на славу. Честное слово, я бы сам себя не узнал.
Чего уж там, сначала, когда меня освободили, Пуля и Гильза тоже не узнали меня.
У меня не было ни единого ногтя ни на руках, ни на ногах. Мизинцы сломаны, а на левой ещё и безымянный вместе с указательным. Трещины в рёбрах, выбиты зубы: правый верхний клык и два зуба слева от него плюс снизу два зуба справа от клыка. Спасибо, теперь мне станет сложнее кушать.
Про тело я вообще молчу: оно выглядит так, словно само по себе один большой синяк. Мне даже ходить больно, чего уж говорить о каких-то реальных физических нагрузках. Везде порезы, следы ожогов как от паяльника с кипятильником, так и от окурков. На коже было видно и то, что её щипали клещами, из-за чего в некоторых местах она была порвана, а в некоторых остались кровавые подтёки. Судя по ранам, мне ещё и ножи в ноги втыкали.
С лицом вообще отдельная песня. То, что я увидел в зеркале… это просто один большой вареник, в котором с трудом узнавалось лицо. Носу, как выразилась доктор, сделали крабика и сломали его, изогнув под жутким углом. Почти оторвали мочку уха, которое она пришивала обратно. Верхняя губа кровавым мешком свисала вниз, от чего было очень сложно говорить, и меня с трудом понимали. Глаза отекли так сильно, что без помощи пальцев, которые раздвигали оплывшие веки, я ничего не видел. Сначала я даже испугался, что меня ослепили. Но нет, просто так сильно отёк.
Но в том, что меня пытали, никто не сомневался ни на гран. Потому все сочувствовали мне, предлагали закурить, помогали идти, спрашивали о самочувствии. Каждый понимал, что в следующий раз именно он может оказаться на моём месте и уже ему потребуется моя помощь. А может они делали это от чистого сердца, как знать.
Возможно, в этом сыграло роль и то, что когда меня обнаружили и помогали вылезти из багажника, я ударился сломанным пальцем руки о его край и от неожиданно прострелившей в самый мозг боли расплакался. Расплакался от боли, но все, видимо, подумали, что я плачу от облегчения. Ведь для них я был тем, кто пережил пытки, — как выяснилось, я отсутствовал три дня, что было удивительно много, — и уже был почти на волосок от неминуемой смерти, когда меня спасли.
