Мавр с любопытством разглядывал его. Помолчав немного, он насмешливо покачал головой:
– Не значит ли это, что и мне лучше последовать твоему примеру?
– Я не имел это в виду, сеньор.
– Ладно, не важно… Важно, что ты – здесь, в моих владениях. И что ищешь пристанища.
Руй Диас осторожно кивнул:
– Быть может, я смогу вам пригодиться, сеньор.
– Может, и сможешь… – Мавр задумчиво продолжал рассматривать его.
– Вы, сеньор, я полагаю, осведомлены о моем положении.
– А ты – о моем, хотя сравнения тут неуместны.
– У меня и в мыслях такого не было.
Мутаман улыбнулся ему учтиво и пренебрежительно. На столе перед ним стоял серебряный поднос, а на нем – глиняные чаши и кувшин, где дымился отвар из трав и розовых лепестков. Эмир взял чашу, понюхал и поднес ее к губам, не сводя при этом пронизывающего взгляда с гостя.
– Вот и хорошо, – промолвил он.
И знаком предложил гостю присоединиться. Руй Диас осторожно, двумя пальцами – большим и указательным – взял обжигающе-горячую чашу. Сделал глоток. Что ж, подумал он, принимая свой удел, пришла пора перейти к сути. Выложить карты.
– Я знаю, что вам можно ждать неприятностей от вашего брата и союзных ему христиан.
Мутаман вздернул бровь с таким видом, словно услышал сейчас нечто неподобающее. Но все же улыбнулся:
– А им, как ты, наверно, догадываешься, – от меня.
– Разумеется.
Они пили мелкими глотками, глядя друг на друга.
– Неприятности… – повторил Мутаман миг спустя.
Повторил задумчиво. Потом поставил чашу на поднос и поднялся. Руй Диас немедля последовал за ним.
– Подойди-ка сюда.
Мавр приблизился к окну, оперся ладонями о подоконник, посмотрел наружу. Руй Диас стал рядом.
– Гляди.
Над кронами деревьев виднелась подвешенная к башне клетка, а в ней – неподвижная человеческая фигура.
– Его зовут Амир Бенсамах. Много лет он был визирем моего отца, ныне пребывающего в раю. Не так давно я узнал, что Амир ведет тайные переговоры с вашим королем Альфонсом и переписывается с моим братом Мундиром. Тогда я приказал содрать с него кожу и набить ее соломой.
Руй Диас бесстрастно смотрел на чучело в клетке. Он видывал кое-что и похуже, но не мог не признать, что намек был предельно ясен. И, не оборачиваясь к Мутаману, чувствовал на себе его взгляд.
– Я приказал выставить его на видном месте, на всеобщее обозрение, – продолжал мавр. – Все думают, что я поступил так в назидание двору и народу, но – нет, не для этого. А для того, чтобы самому себе постоянно напоминать, что есть на свете и тщеславие, и предательство. Чтобы не забывать об этом никогда.
