– Что ты придумал?
Руй Диас не ответил. Потянув вбок повод, он вывел коня из воды и направил его к мосточку. Минайя тронул свою лошадь шпорой и двинулся следом.
– Когда ты вот так молчишь, мне жутко делается, – сообщил он. – И когда лицо у тебя такое, как сейчас.
Руй Диас рассмеялся:
– Какое «такое»?
– Как у кота, который только что достал из клетки птичку и сожрал ее.
Они осторожно проехали по шаткому мостику. Копыта коней неуверенно ступали по сгнившим доскам настила.
– Неужто к маврам? – осведомился Минайя.
– В первый раз, что ли? – пожал плечами Руй Диас.
– Черт возьми. С тобой не соскучишься.
– Да.
И в эту ночь ему не спалось.
Постель – покрытая попоной охапка соломы под сводом палатки – была жесткой и неудобной, но он к этому давно привык. Спать не давали мысли, которые то появлялись, то пропадали. Обычно он умел выстраивать их в строгом, даже педантичном порядке, отбрасывая лишние и вздорные, в ожидании сна сосредотачиваясь на чем-то приятном. Впрочем, по-разному бывало – ночь на ночь не приходится. Эта вот вышла какой-то смутной. Не впервые, опять же.
Двести копий, думал он, ворочаясь с боку на бок в темноте. Двести человек доверились ему в надежде заработать на пропитание, и он чувствовал свою ответственность за них. Судьба, посланная ему Господом, – а нет такой судьбы, ни счастливой, ни злосчастной, которая не зависела бы от того, кому она досталась, – потащит за собой и судьбы всех его воинов. К добру или к худу, но его удачи или промахи определят их ближайшее будущее.
Два эти слова – «удачи» и «промахи» – упрямо и назойливо стучали у него в голове, исчезали и возникали вновь. Очень трудно наметить верное направление, когда маешься бессонницей, а ночь так легко дает разгуляться тягостным мыслям, страхам, смутным, как призраки, образам.
«…кто зимой пустил бы нас под крышу и дал бы похлебать горячего», – вспомнились ему слова Минайи.
На самом деле больше ничего и не надо. Но, видит бог, это немало.
Двести преданностей, двести жизней.
Покуда он тщетно пытался выбросить из головы эти мысли – не помогла и молитва, – до него издали донесся голос часового, сообщавшего напарнику, что, должно быть, уже пропели вторые петухи и, значит, до рассвета осталось часа три. Руй Диас попробовал сменить позу, улечься поудобнее, но теперь заболело левое колено. Боль была колющая – не слишком сильная, но постоянная. Давняя рана, неизменно напоминавшая о себе в ненастную погоду или когда он слишком долго не двигал ногой.
