Фолл автоматически схватил «лейку» и сделал четыре, хороших снимка. Затем, так же автоматически, он встал со стула, зашел вперед процессии и сделал еще несколько снимков. Потом он увидел Изабель Кеннер. Она сидела, обхватив голову руками, и горько плакала. Фолл забыл о параде, забыл о снимках, забыл о своих планах с нежной музыкой, мягким светом и приятным вечером.
– Не плачьте, – успокаивал он, – расскажите мне все. Может быть, я сумею вам помочь.
Музыка уже замирала вдали. Посетители кафе снова вернулись к своим столикам. Испанские солдаты бежали вдогонку за процессией, очевидно, рассудив, что любое зрелище лучше той невыносимой скуки, которая ожидала их и в этот вечер.
Изабель Кеннер подняла на Фолла темные глаза, наполненные слезами. Сделав глубокий вдох, она попыталась остановить рыдания.
– Да, я должна рассказать кому-нибудь обо всем, – с трудом проговорила она. – У меня такие неприятности…
– Расскажите мне. Вероятно, не все так уж плохо, как вы думаете.
Она попыталась улыбнуться сквозь слезы. Потом вдруг засмеялась, как показалось Фоллу, немного истерически.
– Перестаньте, – резко произнес он. – Ну, перестаньте же!.
– Я не могу… – говорила она продолжая смеяться. – Я не могу… Я только что потеряла бриллианты стоимостью триста тысяч долларов.
– Что?
– Да. И что хуже всего – это не мои бриллианты.
Париж. Вечер. Весна. На Елисейских полях в наступающих сумерках автомобили начали включать фары.
Вот осветилась ярким пучком света Триумфальная арка.
В одном из зданий на боковой улице, не более чем в десяти минутах ходьбы от больших модных салонов и ресторанов-люкс, маленький человечек включил настольную лампу и уселся за пыльным столом. Медленно разворачивал он свою покупку: булка, чесночная колбаса и немного сыра. Он сидел в пальто, потому что ему было холодно. Ему всегда было холодно.
Он осмотрел письменный стол. Никаких сообщений. Он отлучался на час. Никаких посетителей он не ожидал. На стеклянной двери, ведущей в его контору, матовыми буквами было написано на четырех языках – испанском, английском, французском и немецком – «Разменная, экспорт-импорт, Морис Ле План».
Но никто никогда не заходил в этот узенький чуланчик менять деньги. И вообще никто никогда сюда не заходил. И хотя слова «экспорт-импорт» приближались к – истине, никакого импорта, собственно, не было.
Директор и единственный служащий этой никому не известной фирмы развернул газету и углубился в изучение результатов последнего футбольного матча между Дижоном и Лионом.
