Лицей Жюль-Ферри был огромен, ничего общего с коллежем Лезиньи. Там учились более шестисот учеников, по тридцать человек в классе. Интернат располагался в дальнем конце. Сначала мальчики, потом, подальше – девочки. Таких, как я, было человек шестьдесят. По пятеро в комнате без двери, окно с матовым стеклом и общий душ в конце коридора. Мне сразу объяснили, что утром лучше оказываться в первых рядах, так как горячей воды на всех не хватало.
Большинство интернатских были сыновьями фермеров, которые жили слишком далеко, чтобы каждый вечер возвращаться домой. Был среди них один тунисец, сын дипломата, оказавшийся здесь случайно, и два марокканца, родителям которых приспичило поселиться во Франции. Нас было четверо в моей комнате. Мои соседи, старше меня, были уже знакомы и рассказывали друг другу о своих летних каникулах. Поскольку я был новеньким, никто не интересовался моими. Вхождение в коллектив обещало быть сложным. Меня заметил только толстяк из соседней комнаты. Он считал себя вожаком банды, так как остался на второй год в выпускном классе. Прыщи на его роже и идиотская улыбка не внушали мне доверия.
Этот дылда подошел ко мне и сказал с уверенностью кретина:
– Ну ты, тебе надо побрить!
За этими словами тут же последовал дружный смешок его окружения. Как бы то ни было, я тут же напрягся, но о чем он говорил, я не понял. Что именно мне надо побрить?
В конце концов мальчишка, который меня держал, ослабил хватку. Оказалось, что, согласно традиции, новеньких хватали, связывали и брили им волосы вокруг члена. Я попал к приматам, а потому тут же отказался от мысли о том, чтобы влиться в коллектив. Не родился еще тот, кто меня побреет. Я сказал это просто, без вызова. Толстый придурок объявил мне о своем плане, но не сообщил дату экзекуции. С того дня я не спал по ночам, и первые недели в интернате стали для меня сущим адом.
В том году в интернате было всего трое новичков. К первому пришли в первую же пятницу после начала учебного года. Банда ворвалась в его комнату среди ночи, и бедняга напрасно визжал как поросенок, ему обрили волосы вокруг пениса. Делалось это кое-как, поскольку фонарик постоянно выключался. Напрасно они орали, чтобы он не шевелился, обезумевший парень извивался, как червяк на крючке. Бедняге сделали с десяток порезов, и он, конечно, не осмелился обратиться к медсестре, чтобы та обработала раны. Я все это слышал из моей комнаты и с тех пор прислушивался к малейшему шороху, чтобы точно знать, когда мне придется защищаться.
