В жару работать вообще не очень. Брёвна быстро пересыхают, пилой нормально, а, где надо топором, там тяжелее. С пилой тоже проблемы — очень быстро греется. Бревно тесанул, надо вывинтить свечу, чтобы цилиндр быстрее остыл, и сунуть пилу в тень. То ли дело зимой — фиганул её в сугроб, и все дела. Кроме того, всё время хочется пить. Ну, пить, ладно — ведро с водой поставил и пей на здоровье. Но, где пить, там, простите, кой чего ещё. Часть воды выйдет с потом, но довольно часто хочется встать к стеночке. Народа нет — нет и проблем, но в этот день народ как раз был. Спрятаться негде, надо было каждый раз залезть на окладной венец, запрыгать по балкам внутрь сруба, спрыгнуть на землю, оправиться, и всё назад. Раз — ничего, два — ничего, но целый день прыгать кузнечиком из-за какой-то дуры на соседнем участке противно, да и вообще тяжело. Кроме того, ты прыгаешь, а Небылов работает — с его стороны дуры, как всегда, не водятся. В общем, я злился.
Дурой была молодая девчонка в узеньком раздельном купальнике, которая бродила по соседнему участку. Зайдёт во времянку — выйдет, походит вдоль грядок — посмотрит, сядет в шезлонг — почитает, потом опять бродит. То боком ко мне бродит, то попкой, то передок покажет. Девчонка лет двадцати, не больше, не особо красивая, но стройненькая, бёдра узенькие, какая-то, как бледная травинка, выросшая в тени под крыльцом.
Надо сказать, что с этим домом мы ошиблись. Обычно, после двух домов мы делали перерыв. Ехали в Ленинград на два-три дня. Я любил помыться, приодеться, сходить в Сайгон, угостить коньячком хорошую компанию, ну, вообще, дать волю чувствам. Два-три дня иногда оказывались неделей, ну, да ничего. Всех денег не заработаешь, а погулять тоже иногда надо. А тут мы погорячились. Рубили очень удачно на одной улице. Заказ за заказом, все торопят: ребята, побыстрее. Хотя, куда уж быстрее. В общем, стали рубить третий дом подряд.
Работали мы с семи утра и, пока не стемнеет. С утра пили чай, а потом весь день на консервах и хлебе. Иногда варили макароны. Однажды сварили большую кастрюлю. Чего делать с кучей холодных макарон, не знали. Поставили кастрюлю в тенёк под лавку. До того заработались, что, стыдно сказать, все эти серые холодные макароны мы потихоньку сожрали. Подойдёшь, как припрёт, схватишь рукой кусок — они слиплись, конечно — заглотишь и опять работать. До сих пор помню эту гадость.
Консервами были тефтели из океанических рыб в томатном соусе. Как-то, уже ближе к двухтысячным, я увидел в сельской лавке эти тефтели. Купил, открыл, попробовал. Лучше бы я этого не делал. Чуть не стошнило, и сейчас во рту проснулся их омерзительный вкус.
