Такой был странный ритм жизни. Секс совершался по средам и пятницам, выходные посвящались музеям и книжным магазинам, будни — работе, вечера — чтению. Работа шла очень хорошо, положение Валентина Юрьевича давало все новые и новые возможности заработков, офис Евгения Викторовича кипел жизнью, четверо его молодых подчиненных бегали по знакомым маршрутам: регистрационная палата, КУГИ, налоговая инспекция, фонды, банки, нотариальная контора, и энергия этого движения порождала новенькие бледно-зеленые стодолларовые бумажки, честно делившиеся Евгением Викторовичем после вычета расходов на четыре равные части: одна на взятки, вторая себе, третья Валентину, четвертая тоже Валентину для передачи Егору Кимовичу. Свою пятерку в месяц Евгений Викторович имел, хотел больше, но понимал, что работа в команде, кроме возможностей, приносит и некоторые ограничения: нельзя заниматься самодеятельностью и пытаться искать доходы вне общего дела. Будущее было в дружбе с Валентином, что было нетрудно и приятно, и в его служебном росте, что было труднее и во многом зависело от Егора Кимовича, а от кого там дальше, Евгений Викторович только догадывался, читая газеты и глядя телевизионные новости, но был уверен, что догадки верны. Валентин был очень занят, чем дальше, тем больше, с ним можно было общаться только по телефону, это было обидно, но было и хорошим знаком. Раз занят, значит, нужен, причем нужен Валя мог быть только тем, кто имел право распоряжаться его временем, должностью и доходами.
Евгений Викторович не ошибся. В середине сопливо-теплого ноября, в среду семнадцатого числа, в полдесятого утра, когда он ехал в центр из своего надоевшего юго-запада, ему позвонила помощница Валентина Юрьевича по связям с общественностью Елена Аркадьевна Большакова.
— Женька, ты где?
— Ой, кто это звонит! Какая честь, какое счастье! Доброе утро.
Звонок Елены Аркадьевны был хорошим знаком. Она звонила только по важнейшим и, так сказать, интимнейшим делам, и потом, Евгений Викторович знал, как обращаться с высокопоставленными доверенными дамами.
— Кончай дурака валять. — Он услышал улыбку, чуть ли не смех. — Ты, правда, где сейчас?
— В центр еду.
— Ты едь к нам. Можешь быть не позже полдвенадцатого?
Это был не вопрос. Следующее слово, произнесенное Евгением Викторовичем, не было ответом, а означало лишь то, что он услышал и понял.
— Конечно. А хоть намекнуть можешь?
— Гоша подойдет. Может быть, ты понадобишься.
