Щеки Мередит полыхнули румянцем. Ричард смотрел на нее так, будто хотел прямо здесь сорвать с нее одежду.
Зато я и не знал, куда мне смотреть.
Мередит кивнула и дернулась, чтобы сесть.
– О нет, – сказала Гвендолин. – Мы с тобой еще не закончили. – Мередит застыла. – Мы услышали про твою сильную сторону. Теперь расскажи о слабой. Чего ты больше всего боишься?
Девушка яростно взглянула на Гвендолин, которая, к моему изумлению, резко замолчала. Остальные ерзали на полу и таращились на Мередит со смесью сочувствия, восхищения и смущения.
– У каждого есть слабости, Мередит, – заявила Гвендолин твердо, но тихо. – Даже у тебя. Самое сильное, что ты можешь сделать, признать это. Мы ждем.
В последующей мучительной тишине Мередит оставалась неподвижна, на ее шее дергалась жилка, глаза горели кислотно-зеленым огнем. Я почувствовал, что краска заливает мое лицо, и боролся с желанием крикнуть ей, чтобы она, мать ее, просто сказала что-нибудь.
– Я боюсь, – медленно начала она после паузы, которая, казалось, тянулась год, – что я скорее красива, нежели талантлива или умна, и поэтому никто не будет принимать меня всерьез. Как актрису и как личность.
Снова наступила звенящая тишина. Мередит не шелохнулась, она стояла с вызывающим и оскорбленным видом. Она была так беззащитна, что наблюдать за ней казалось неприличным и попросту невежливым. Я заставил себя опустить взгляд и украдкой изучил остальных.
Рен сидела, прикрыв рот рукой, Ричард рядом с ней не шевелился, он смотрел мягко, а Филиппу как будто тошнило. Александр с трудом сдерживал нервную усмешку. Джеймс справа от меня таращился на Мередит с живым, оценивающим интересом, словно узрел статую, скульптуру, нечто, изваянное пятьсот лет назад, наподобие языческого божества. Ее душевная обнаженность, которая проявилась так неожиданно, была завораживающей и величественной.
Каким-то непостижимым образом я понял, что именно этого и добивалась Гвендолин.
Она смотрела на Мередит целую вечность, потом громко выдохнула и произнесла:
– Хорошо. Садись вон там.
Колени Мередит подогнулись, и она опустилась в центре круга, выпрямив спину и застыв, как штакетник.
– А теперь мы побеседуем, – добавила Гвендолин с улыбкой на своих ужасающе розовых губах.
