– Ну… я просто не мыслю себя без Деллехера. Джеймс, Филиппа, Александр, Рен, Мередит – они мне как семья.
Внезапно я понял, что не упомянул Ричарда. Он что, ушел настолько быстро?
Хлеб во рту превратился в липкую пасту. Я с трудом сглотнул.
– Даже лучше, чем настоящая семья, – смущенно заключил я. – Мы подходим друг другу. Совсем не так, как тут.
Лия задумчиво поправила мое одеяло.
– Знаешь, Оливер, раньше у нас, я имею в виду дома, все было по-другому. В детстве… и вы с Кэролайн тогда очень дружили.
– Мы никогда не любили друг друга. Ты была слишком маленькой, чтобы понять это. – Она нахмурилась, и я уточнил: – Не волнуйся, я люблю ее, как и должен. Но она мне не особо нравится.
Я изучал Лию, пока она кусала нижнюю губу, склонив голову набок. Сестра смотрела на меня – грустно, невинно, заинтересованно. Она почему-то напомнила мне Рен, и на меня неожиданно нахлынули горе и нежность. Я хотел обнять Лию, сжать ее руку, сделать что-то еще, но в нашей семье никогда не демонстрировали родственную любовь, прибегая к физическому контакту, и я боялся, что подобное проявление чувств может ее отпугнуть.
– Я тебе нравлюсь? – спросила она.
– Конечно, Лия, – ответил я, пораженный вопросом. – Ты – единственная в этой семье, кто чего-то стоит.
– Хорошо. Не забудь того, что ты сказал. – Она невесело мне улыбнулась и встала с кровати. – Обещай, что завтра ты выйдешь из комнаты.
– Только если отца не будет поблизости.
Она закатила глаза.
– Ладно. Я дам тебе знать, когда на горизонте будет чисто. А теперь отдыхай, зануда.
Я указал на нее, потом на себя.
– Два сапога пара.
Она высунула язык и выбежала из комнаты. Дверь она оставила приоткрытой. Наверное, Лия еще не до конца повзрослела.
Я прилег на кровать и решил продолжить читать Жирара, но вскоре мой мозг начал отвлекаться от текста, слишком перегруженный, чтобы сосредоточиться. Несколько запретных слов проскользнули сквозь мысленную стену, которую я возвел, чтобы держать Ричарда подальше.
Я вспомнил, что Джеймс говорил мне о своем страхе. Он боялся того, что происходит сейчас.
А что происходит со мной? Я прокрутил в голове беседу с Колборном, которая состоялась, кажется, лет сто назад. Удивительно, но я уже не испытывал страха. Зуд вины, конечно, никуда не делся, но он не был привязан к чему-то конкретному, возникал, но не постоянно: вспыхивал, как укус блохи, в какие-то промежутки времени и вновь пропадал. Хуже всего, причем в тысячу раз, было другое. Неопределенность. Один и тот же вопрос – и вовсе не риторический – повторялся в моей голове, как навязчивая строка песни.
