— Нет. — Роне покачал головой, а потом бережно потерся губами об ее ушко. — Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, Гроза. Только с тобой.
— Почему, ты же не любишь меня? — Ей правда было страшно любопытно.
А Роне тихонько хмыкнул, перекатился на спину и потянул ее на себя. Уложил головой себе на грудь, обнял и, мгновение подумав, взметнул вокруг них облако фиалок. Они упали, укрыв их обоих неожиданно теплым шелковистым покровом.
— Кто знает, что такое любовь, Шу? Говорят, что мы, темные, не умеем любить. Может быть, они правы, а может быть, мы просто любим иначе, чем светлые. Но какая разница, как это называть? Мне хорошо с тобой, тебе хорошо со мной.
— Да, мне хорошо с тобой. Жаль, что… — Шу смущенно поерзала, устраиваясь удобнее на обнаженном мужском теле. — Ну… что мы… раньше…
— Зато сегодня ты точно знала, чего хочешь.
— Я и раньше знала! — лениво возмутилась Шу. — Я менталистка, а не слепая монахиня.
Слышать смех Роне вот так, прижавшись ухом к его голой груди, было странно и очень приятно. Словно лежишь на клокочущем и вибрирующем котле.
— Ты невероятная прелесть.
— Так почему, Роне?
— Упрямая прелесть.
— Настойчивая и целеустремленная, — поправила его Шу, сама едва не смеясь.
— Ага, целеустремленная. Бедный, бедный Люкрес. Не знает он, с кем связался.
— Сам дурак, — неожиданно легко ответила Шу: странное дело, сейчас ей было совершенно плевать на Люкреса. Вот совершенно! — А ты не увиливай, я хочу знать.
— Мечта педагога… ладно, ладно, не кусайся! Хотя нет, кусайся… оу, шис…
Она как-то не ожидала, что укусить Роне за сосок — он как раз оказался в досягаемости ее зубов — будет так… сладко? Волнующе? Непристойно? А уж когда он застонал и она ощутила, как ему одновременно больно и сладко… да что там, она почувствовала все то же самое, что и он… наверное… Она запуталась и не хотела распутываться, а только касаться его, скользить по его влажной коже, ласкать и прикусывать, царапать и облизывать, и сжимать, и сжиматься самой вокруг него, подчиняться сильным рукам и самой владеть своим мужчиной, и выстанывать его имя:
— Роне-е…
На этот раз тоже было сумасшедше хорошо, но как-то иначе. Агрессивно, что ли. С терпким привкусом чужой — или своей? — крови на губах. Кровь с горько-сладким привкусом мести. Впрочем, Шу было слишком хорошо, чтобы думать о неприятном. Чтобы вообще думать. Хотелось только лежать вот так под звездами, слушая биение мужского сердца и ощущая, как успокаиваются потоки дара — его и ее. Вместе.
