Они разделись, еще раз наполнили жбан пивом и гурьбой забрались на полок. В одних рубахах они расселись на соломе. Было нестерпимо жарко. Братья усердно передавали по кругу пенящееся пиво. В щель стены была воткнута сосновая лучина, светившая золотым пламенем. И тут в голову Юхани забрела шальная мысль, которую он не замедлил высказать вслух. И следствием этого было большое несчастье.
Ю х а н и. Вот и полеживаем мы тут да жаримся, точно ливерные колбасы в печи на соломенной подстилке. И в каменке хватит еще жару. Плесни-ка, Эро, на нее ковш пива, — узнаем хоть, чем пахнет пар от ячменного пива.
Т у о м а с. Это еще что за дурацкая затея?
Ю х а н и. Славная затея. Плесни-ка!
Э р о. Я хочу выказать послушание хозяину.
Ю х а н и. Два ковша пива на каменку!
Т у о м а с. Ни капельки! Если я только услышу оттуда хоть маленькое шипение — горе тому, кто это сделал!
А а п о. Не стоит тратить попусту отличный напиток.
Т и м о. Мы совсем не так богаты, чтобы жить в пивном пару, вовсе нет.
Ю х а н и. А попробовать все-таки было бы не худо.
Т у о м а с. Я строго-настрого запрещаю.
Ю х а н и. А попробовать все-таки было бы не худо. Туомас, видишь ли, уже задирает нос. Стоило ему только одолеть меня в борьбе, как он вообразил, что волен делать в доме все по-своему. Но не забывай: коль у молодца разбушуется желчь, он семерым не уступит в силе. Как бы там ни было, но я еще не собираюсь во всем оглядываться на тебя.
С и м е о н и. Вот они, плоды вашей борьбы! Всему она виной!
Ю х а н и. А ну-ка, плесни, Эро! Я за все в ответе и в обиду тебя не дам.
Э р о. Раз хозяин приказывает, я должен слушаться, не то, чего доброго, получишь в руки волчий паспорт, да еще в рождественскую ночь.
Лукаво ухмыляясь, Эро проворно встал, чтобы исполнить волю Юхани, и вскоре от каменки донесся всплеск, а затем сердитое шипение. Рассвирепевший Туомас вскочил на ноги и кинулся на Эро, но и Юхани уже спешил на выручку младшему брату. Поднялась суматоха, и в общей свалке на пол упала горящая лучина. Братья и не заметили, как от нее по соломе побежало юркое пламя. Словно круги на водной глади, увеличивался на полу огненный кружок. Пламя поднималось все выше и выше и облизывало уже полок, когда обитатели дома наконец заметили под собой опасность. Но слишком поздно. Спасти можно было только себя и животных. Широкими волнами расходились языки пламени, велик был переполох. Все бросились к выходу; как только распахнулась дверь, в нее со страшным шумом, чуть не разом, вывалились и люди, и собаки, и кот с петухом. Казалось, изба изрыгнула их из своей дымящейся пасти прямо на снег, на котором они теперь стояли, кашляя наперебой. Последним из избы вышел Лаури, ведя за повод Валко, которая, не будь Лаури, так и стала бы жертвой огня. Бушующее пламя вырвалось наружу из маленьких окон, потом через дверь и крышу. Вскоре ставная избушка у Импиваары была вся в огне, а ее беззащитные обитатели уныло стояли на снежной поляне. Угольную землянку, свое первое жилье, они успели сравнять с землей, а что до амбара, то в его стенах были такие щели, что он походил на сорочье гнездо. Единственной защитой от ветра и стужи у братьев были коротенькие посконные рубахи. Даже шапок, чтоб прикрыть голову, даже лаптей не успели они спасти из огня. От былого скарба уцелели только ружья да кошели, которые на праздник были спрятаны в амбаре. И вот братья топтались на снегу, подставляя пламени спины и отогревая то правую, то левую ногу. А ноги, горевшие и от снега и от огня, краснели, точно гусиные лапки.
