Так добывали братья пропитание, рыская по лесам и горным кустарникам и наполняя клеть разными запасами — птицей, зайцами, барсуками и медвежатиной. Позаботились они и о корме на зиму для своей старой верной Валко: возле болота вырос большой, ровно сметанный стог сжатого серпом сена, которого с лихвой должно было хватить на зиму. Не забыли они и о топливе для избы: у амбара была сложена высокая поленница дров, а возле избы высилась еще огромная, до самой крыши, груда смолистых пней с корнями, похожими на рога у лося злой старухи Хийси{60}. С такими запасами братья могли смело встретить суровую зиму.
Настал рождественский сочельник. На дворе стоит оттепель, небо затянуто серыми тучами, только что выпавший снег покрывает горы и долины. Из лесу доносится тихий шорох; тетерев сидит на ветке березы; стайка свиристелей поклевывает на рябине красные ягодки; сорока, любопытная дочь сосновых лесов, таскает веточки для своего будущего гнезда. И в бедной лачужке и в роскошных хоромах в этот вечер царят радость и покой; в избушке братьев на поляне Импиваары тоже царит покой. У самого входа стоит воз соломы, который они привезли из имения Виэртола, чтобы застелить в честь рождества пол. Братья и здесь не могли забыть шелеста рождественской соломы, самого радостного воспоминания их детских лет.
Из избы доносятся шипение раскаленной каменки и мягкие шлепки веников. Братья решили на славу попариться под рождество. Вдоволь побаловав себя жарким парком, они сходят вниз, одеваются и присаживаются отдохнуть на бревна, положенные вдоль стен вместо лавок. Они сидят, отдуваясь и обливаясь потом. В избе светит пылающая лучина. Валко в стойле похрустывает овсом: братья и для нее устроили праздник; дремлет на жердочке петух, у печи лежат Килли и Кийски, положив морды на лапы, а на коленях у Юхани мурлычет старый юколаский кот.
Тимо и Симеони наконец принялись готовить ужин, а остальные — таскать в избу снопы соломы. Развязав их, братья расстелили солому по полу слоем с четверть аршина, а на полке, где они обычно коротали вечера и ночи, и того толще. Ужин скоро был готов: семь хлебов, дымящаяся медвежатина в двух дубовых мисках и жбан пива стояли на столе. Пиво братья сварили сами — они не забыли, как готовила этот напиток их покойная мать. Однако они сварили его чуть покрепче обычного крестьянского пива. Совсем темно-бурое, оно пенилось в жбане, и стоило выпить один лишь ковш, как в голове уже начинало мутиться. И вот братья сели за стол, чтобы отведать и мяса, и хлеба, и пенящегося пива.
