А а п о. Этого кожевника погубили гордыня и тупая вера, и так случится с каждым, кто пойдет по его следу. Как бы там ни было, а твое учение ложно.
С и м е о н и. Лжепророки пред светопреставлением.
Т и м о. Он, верно, хочет обратить нас в турецкую веру. Но меня-то тебе не сбить с толку. Я тверд и крепок, как обух топора.
Ю х а н и. Подай-ка мне со стола краюшку хлеба, Туомас. Ишь, «лжепророки»! Ведь я никого не толкаю на грех, и сам даже шила не украду у сапожника, иголки — у портного. Но все нутро мое бунтует, когда всякое мое доброе намерение истолковывают дурно и так очернят его, что не отличишь от вара. А ведь и коричневой краски с лихвой хватило бы.
А а п о. Но ты говорил до того ясно и так все разжевал, что мы тебя отлично поняли.
Т и м о. Головой ручаюсь, он хотел обратить нас в турецкую веру.
С и м е о н и. Помилуй его бог!
Ю х а н и. Заткните глотки сейчас же! Молиться за меня богу да отчитывать, точно поп с умильным взглядом, — нет, не выйдет! У меня ума как раз столько, сколько надо, хоть я и не такой мудрец, как, например, наш Аапо.
А а п о. Боже упаси! Ума-то у меня как раз маловато.
Ю х а н и. Мудрец, мудрец! И помалкивай, не то я запущу в тебя этой костью, и это будет шишка похлеще вчерашних. Вот и весь сказ. А теперь мне и из-за стола пора, раз утроба уже полна.
Т и м о. Да уж, надулись мы, как слепни летом.
Э р о. А почему я бани не вижу?
Ю х а н и. Где ж такому коротышке, пониже забора, увидеть? Но… Баня-то и вправду будто в ад провалилась!
Э р о. Да нет, прямо на небеса укатила в огненной колеснице.
Ю х а н и. Неужто сгорела?
Э р о. А зачем мне знать? И какое мне до нее дело? Это ведь баня хозяина Юколы, а не моя.
Ю х а н и. Вчера-то, если я не запамятовал, и Эро был не прочь попариться. Да, да, всегда все взваливают на хозяина. Но пойдемте посмотрим. Где моя шапка? Пойдемте посмотрим, братья. Боюсь, от баньки одна зола осталась.
И они пошли смотреть, что же случилось с баней. А от нее остались только черная каменка да дымящиеся угли. С горьким унынием взирали братья на это опустошение. Потом поплелись в избу. Последним вошел Юхани с двумя железными скобами в руке, которые он в сердцах швырнул на стол.
Ю х а н и. Нет больше в Юколе бани.
Э р о. «А дом без бани — ни то, ни се», — говаривал когда-то Юхани.
Ю х а н и. Уж слишком жарко накалил Тимо славную каменку, оттого и сгорели дотла наши родные закопченные стены и жердочки. Ведь в этой бане мы все вышли на свет божий. Уж слишком накалил Тимо каменку, вот что я скажу.
