Так как самая суть retroussé состояла в обнаруживании подвязки, то эпоха отдавала предпочтение таким развлечениям и играм, которые легче и лучше других позволяли достигнуть этой цели. Трудно было найти для этого более удобный случай, как, сидя на качелях, пронизывать воздух. И в самом деле, именно тогда качели вошли в моду. Ни одна игра не пользовалась такой популярностью. Это доказывают сотни картин и гравюр, изображающие, как красавицы, не заботясь о том, какие пикантные зрелища они доставляют очам мужчин, отдаются этой забаве. Вдохновеннейшими режиссерами таких спектаклей выступают обыкновенно умные и в особенности красивые женщины, которым не приходится бояться обнаружить во время игры свои прелести, и они ловкими движениями стараются выставить напоказ все, что достойно лицезрения. Так вошли в моду качели с их «счастливыми случайностями», и ими тогда все одинаково увлекались — актеры и публика.
Фрагонар рассказывает: «Вскоре после закрытия салона 1763 года за мной прислал один господин и просил зайти к нему. Он как раз жил с любовницей на даче. Сначала он осыпал меня комплиментами по поводу моей картины и затем сказал, что хотел бы иметь другую, идею которой он мне сам изложил. „Я хочу, — заметил он, — чтобы вы изобразили madame на качелях. А меня поставьте так, чтобы мне видны были ноги красавицы, а если вы мне хотите сделать удовольствие, то и кое-что сверх этого“».
Это «кое-что» услужливый Фрагонар и изобразил в виде пикантных подвязок. Так как главной целью этого развлечения было не само качание, так как это последнее было только средством устроить retroussé, то на качелях всегда находится дама, мужчина же лишь зритель. Актером он был настолько, насколько мог содействовать пресловутым «счастливым случайностям».
Это искусственное, постоянно создаваемое retroussé было равносильно изгнанию из любви элемента интимности, равносильно провозглашению любви публичным зрелищем, разыгрываемым на публичной сцене. Это было странно-смешным осуществлением того закона эпохи, который внушал женщине мысль: я пища для всех.
К числу эротических моментов эпохи относятся и цвета, которым та или другая эпоха отдает предпочтение. Цвета, употребляемые для костюма, являются рефлексом температуры крови, этой истинной носительницы чувства: кровь — это ведь материализованная жизнь. А жизнь — не что иное, как чувственность, облекшаяся в действия. Если чувственность течет в жилах эпохи могучими и бурными волнами, если она пышет огнем, то и цвета, в которые рядится эпоха, всегда сочны и ярки, всегда сияют и сверкают, как огонь, и никогда не приглушаются. Повсюду господствуют самые смелые контрасты.
