— Значит, в понедельник вы ездили к жене? — спросил Опалин.
— Да!
— Опишите вашу поездку в подробностях.
Кока повиновался. Из-за волнения он перескакивал с одного предмета на другой, так что из его рассказа выходило, что только что он ехал в вагоне и в следующую минуту уже держал на руках своего ребенка. Но его непоследовательность была, если так можно выразиться, вполне естественной для человека, который только что выдержал тяжелейшую сцену в своем семействе.
— Вы заходили в понедельник в Хамовнический ЗАГС? — тем не менее спросил Опалин, буравя взором собеседника.
— Зачем? — искренне удивился молодой человек.
— Ну, не знаю. Документ какой-нибудь приносили?
— Я там вообще никогда не был, — пожал плечами Кока. — Если вы о том, где мы с Надей расписались, это было совсем в другом месте. И уж точно не в понедельник, а гораздо раньше!
— Ну конечно, — прошипела маман. — Она его окрутила! Знаю я этих девиц! Она тебе угрожала, да? Обещала в угрозыск заявить, что ты ее изнасиловал? Я же говорила! Шантажистка!
— Мама, она никакая не шантажистка! Что ты мелешь…
— Дурака она искала, дурака! Чтобы его окрутить и сесть ему на шею… вместе со своим отродьем!
— Мама!
— Ничего! Мы этого так не оставим! Мы сами на нее заявим… в угрозыск… в гепеу! Аферистка! И ребенок этот наверняка не твой…
— Мама, ты же совершенно ничего о ней не знаешь! Надя чудесная…
— Да, говори мне, говори! Ты же пьешь из-за нее…
— И вовсе не из-за нее, а из-за вас! — вспылил сынок.
— Да? Что же мы такого тебе сделали? Нет, говори, говори, я слушаю! — кричала мать.
— Вы меня душите!
— Как? Когда именно? Когда деньги тебе даем на лучшие папиросы, на пиво, на девок? Когда разрешаем тебе делать все, что угодно?
— Вот именно! Вы… вы всегда благодетелей из себя корчите, да так, что мне повеситься хочется! И домой я должен приходить к восьми, и дружить должен с теми, кто вам нравится, и…
— Ах, скажите пожалуйста! Какое горе! Ему хотят только лучшего, а он… Неблагодарный! Неблагодарный!
Хозяин дома негромко кашлянул, и внезапно все прекратилось. Супруга перестала истерически кричать, и красные пятна начали понемногу отступать с ее дряблых щек. Сын замер на кушетке, тупо глядя перед собой.
«Эге-ге… семейка, — мелькнуло в голове у Ванечки, когда он как следует всмотрелся в Ярославцева. — А уши-то у Вадима Андреича волчьи! И глаза за стеклами очков холодные, как лед. Такой не то что в трамвае даст себя обокрасть — такой и сам кого хочешь облапошит…»
