А с пуговицами сколько мороки? Век я их носил до сих пор и никогда не чистил. Мне и в голову такое не могло тюкнуть. А тут выдумали, чтобы медь золотом блестела. Да и напришивали же их уйму. Дали нам дощечки со щелями, куда пуговицы надо запихивать, и мы шуруем щётками и поплевываем на свои шуровки, пока они не позолотятся.
У старшины — каптенармуса Хомутова с нами забот полный рот. В коридоре возле электророзеток поставили два стола, он вынес из каптёрки два электроутюга, а теперь дрожит, чтобы мы не пожгли свои штаны, потому что нет-нет да и запахнет горелым. Кто совсем не умеет, тому он сам помогает утюжить, а тем временем и учит.
Совсем не умею и я. Где я мог такому научиться? Я утюг видел только у одной нашей учительницы, так в него жар из печи насыпали. А в нашем доме для глажки рубчатая качалка есть. Вот если бы мне её дали, то не хуже бабушки смог бы. А то застилай штаны сначала какой-то марлей, фыркай на марлю водой и только потом уже езди по столу утюгом. А что там, под марлей со штанами делается, то ни черта не увидишь.
Старшина Хомутов смотрел, смотрел на мои издевательства над штанами и плюнул — взялся учить. Долго учил и как штанины складывать, чтобы «стрелка» была аккурат посередине, и как пальцем пробовать горячий утюг, и как брызгать водой, чтобы она моросила, а не била изо рта струёй, словно из крана. Когда наука закончилась, мне, уже обученному, и делать было нечего — штаны отутюжили всем на зависть. «Стрелки» острые, словно лезвие.
Перед генералом, свой смотр нам сделал командир батареи. Он и командиры взводов пересчитали на нас все пуговицы и крючки, безжалостно искоренили до единой морщины на животах, проверили, будто хорошие хозяева упряжь на лошадях перед дальней дорогой, как подтянуты пояса, поинтересовались, начищены ли даже задники ботинок, зная наш общий грех чистить обувь только спереди, как говорится, для старшины, и мало того — скомандовали показать руки, будто боялись, что у нас не все пальцы на месте. Нет, пальцы оказались на месте, но у многих были ногти с траурной полоской. Пришлось кое-кому идти укорачивать ноготки.
Но и после всего этого начальству не хотелось распускать строй. Кажется, если бы можно было, комбат к завтрашнему дню держал бы нас, чтобы мы не садились, не ложились, не потеряли свой лоск до генеральского глаза.
Тревога начальства передалась и нам. Если бывалые офицеры так беспокоятся перед этим самым строевым смотром, то о нас и говорить нечего. Да, видимо, и женихи так не волнуются перед венцом. Ой, что это будет? Каждый из нас, ложась спать, так аккуратно и нежно складывал свою одежду на ночь, будто была она не из обычной, а из заморской ткани, из которой шьют только принцам. Упаси Боже, чтобы «стрелки» попортились. А если бы на неё кто сел, хоть и ненароком, или как-нибудь иначе помял, то того каждый из нас живьём съел бы.
