После алгебры мы ходили по училищу как свои, не зная ещё и отметки. Это Юрка придал нам уверенности. Прибежав в учебный корпус, когда мы уже вышли из класса в коридор, он сам перерешал наши задачки и сказал, что всё у нас правильно, меньше чем по четвёрке не будет, если мы чего там не нахомутали. А после этого повёл нас и в столовую, где он был в тот день дежурный. Правда, там уже все поели, но нашлось и нам по полному алюминиевому котелку компота и ломтю хорошего, настоящего хлеба, а не такого, как мы едим дома, в котором половина картошки и разной другой мешанины, чтобы мука так не расходилась. Словом, после алгебры мы шли с Санькой домой почти счастливыми и сытыми. Я, правда, был менее сыт чем Санька. Со своего ломтя я нёс половину домой на угощение Глыжке.
По физике был устный опрос. Трепетали все, как цуцики на морозе! А со мной случилось такое, что я чуть не поседел. Тот самый капитан, что был и на математике, приказал мне решить на доске задачу. Задача как задача — ничего мудрого, мы в школе справлялись и не с такими. Перемножив килограммы на метры, я, быстренько нашёл ответ и бодро доложил:
— Получилось две конские силы, товарищ капитан!
И тут в классе как захохочут! Не все, правда, а только двое из тех культурных гоголей, и особенно в пёстром летнике. У меня и сердце остановилось, уши занялись огнём: всё — провалился. Конец света. Смотрю на доску словно на новые ворота, и ничего не понимаю, рука с мелом трясётся, не иначе в лихорадке. И вдруг ушам своим не верю.
— Молодчина. «Пять»! — сказал капитан и, обращаясь к весельчакам, добавил: — Разницы нет, что конские, что лошадиные. Он белорус. Физика на всех языках — физика, и смеётся тот, кто смеётся последний. Вот вы, — указал он пальцем на пёстрый летник, — идите-ка к доске и покажите нам, есть ли у вас основания хохотать.
А я, только выйдя за дверь, наконец хорошо понял, почему меня подняли на смех. А капитан! Нет, это не капитан, а родной отец. Хоть бы он дал тому шляхтичу что-нибудь такое, чтобы тот провалился. Ещё увидим, как оно будет. Меня всё-таки мои конские силы вывезли, посмотрим, как он выедет на своих лошадиных.
Мы с Санькой не пошли домой, а толклись под дверью класса, чтобы дождаться, когда выйдет тот хохотун. Толклись и его друзья.
И вот он вышел, красный и смущённый. Товарищи окружили его тесной группой, тревожно зашептались. Подслушали и мы — тройка. Это нас очень разочаровало. Тройка ещё не значит, что он провалился. Вот если бы кол, было бы хорошо — только бы его тогда и видели в училище. Но и так мое самолюбие было польщено. Пусть нос не задирает. Столица мне нашлась.
