Живая вода | страница 14
— Вы меня принимаете сумасшедший человек, который бежал на клиники?
— Нет, вода успокаивает, многоуважаемый!..
— Пусть ваш дам с мальшики пьет вода, пусть вся река пьет… О, если бы она не был дам… да… Я… я сказал бы ей, как честный баварец: ти — дурак!!..
Докторский спокойный голос подействовал, как вода, и Карл Карлыч вдруг начал стихать.
— Ведь у вас в Баварии, многоуважаемый, есть свои дети, а все дети любят пошалить…
— О, большой шалун!..
— Вот видите, многоуважаемый… Если уж баварские дети шалят, то русские все шалуны. Ведь они вырастут большими и тогда не будут стучать в двери чужих комнат. Так?
— Зачем я люблю дети, доктор? А они мне дают на нервы…
В голосе Карла Карлыча вдруг послышались слезливые ноты. Доктор что — то говорил вполголоса, а потом было слышно, как он наливал воду в стакан.
— Он плачет? — удивлялся о. дьякон.
— Кажется… У него истерический припадок.
— Мне, знаете, он нравится… добрый он в сущности и детей любит…
Посмотрев в окно, Иван Васильич проговорил:
— А гроза-то будет… Очень хорошо… После грозы вся земля точно вздохнет. И всем делается легко…
Вечером действительно разразилась гроза, одна из тех буйных гроз, какие бывают только в горах и в подгорных местностях. Наша компания собралась на террасе, за исключением Карла Карлыча.
— Он теперь лежит в постели и голову спрятал под подушку, — объяснял доктор. — Страшно боится грозы…
— И дамы все попрятались по своим номерам…
Из нашей компании, вероятно, многие побаивались грозы, а в том числе и я. Не то чтобы страшно, а неприятно. Если кто совершенно не боялся грозы, так это о. дьякон. При каждом всполохе молнии он шептал:
— Хорошо… Въявь чудо… Глагол небесный.
— И грешная душа растет, — прибавлял Иван Васильич. — А я побаиваюсь грозы, особенно, когда один. На людях не так страшно…
Гроза разразилась с жестоким ливнем. Перед особенно сильными ударами грома дождь на несколько секунд стихал, точно сознательно подготовляя световой и звуковой эффект. И действительно, получалась редкая по своей красоте картина: из окружавшей тьмы на одно мгновение всполохом молнии выхватывалось громадное пространство — и река, и деревня за рекой, и далекие поля. Все было ясно до мельчайших подробностей. После каждого всполоха молнии, тьма делалась еще темнее, видимый мир точно проваливался в бездну, а вместе с ним в этой тьме исчезал и человек с его большим страхом за свое маленькое ничтожество. Древние слышали в грозе разгневанный голос своих богов, и мы прислушиваемся к этому голосу с мистическим страхом, не смотря на все наши знания.
