— Как я могу верить тебе, возлюбленная? — осторожно спросил он. — Ты даже не признаешься в потере своей девственности. Ложь льется из твоих губ, как нежные ласки в ночь страсти.
Из глаз потекли слезы. Она решительно смотрела на потолок, сражаясь с мольбой, но с собственным телом справиться не просто. Ее бедра тряслись, когда его пальцы снова медленно растягивали ее влагалище. Укусы наслаждения, боли от толчков его пальцев почти были похожи на огненный экстаз. Черт его побери, он знает, что делает; она слышала это в своем контролируемом дыхании, ощущала в мучительных толчках внутри нее.
— Я не твоя возлюбленная, — она покачала головой, сражаясь с мольбой. — Я ничто для тебя.
Ее слова встретила тишина. Его пальцы замерли внутри нее, а затем выскользнули.
— С чего ты так решила? — спросил он резко, сердито. Хоуп удивленно взглянула на него. Вульф хмурился, смотря на нее, его выражение было темным, смущенным ее чувствами, как будто его действия говорили о другом. Как будто он любил ее, а не наказывал. Не то, чтобы ее тело знало разницу.
— Как я могу думать иначе? — прошептала она. — Предположительно, я твоя пара, но, когда начался тот пожар, ты не пришел за мной. Позже ты даже не сообщил, что жив. Я была для тебя ничем, Вульф, пока ты не посчитал, что у меня есть что-то, что тебе нужно. Пока больше не смог держаться подальше от меня.
И это больнее всего. Она шесть лет страдала от боли, физической и эмоциональной. Ее кошмары были такими же, как в те месяцы, когда она была с ним в лаборатории. Видев его избитым, видя, как ее мать с удовольствием портит его тело, высмеивает честь, которая была важной частью его. Он разозлил доктора, отказавшись насиловать женщин, приведенных ему для размножения, отказался удовлетворять ее садистские наслаждения. Но что более разгневало ее мать, так это то, что она не могла сломать его, как бы ни старалась.
— Почему? — спросила Хоуп его, отчаявшись. — Почему ты не пришел за мной, Вульф?
Он не говорил, предпочтя пробежаться влажными пальцами от ее влагалища вдоль живота, затем намочив ее торчащие соски соками из ее тела. Хоуп почувствовала, что ее лицо горело, когда он смотрел на нее. Теперь ее соски пульсировали. Клитор казался опухшим, страдающим. Девушка едва могла дышать, настолько была возбуждена.
— Ты все, что мне, действительно, важно, — с сожалением прошептал он, его взгляд нерешительно встретил ее. — С тех пор, как тебе исполнилось семнадцать и ты посмотрела на меня своими большими, невинными голубыми глазами, ты стала моим миром.
