– Я… мне нравится твоя прическа, – пробормотал Рыцарь. Это прозвучало как вопрос, как будто бы он не знал, как надо говорить комплименты.
Я выдавила из себя пищащее «спасибо», даже не переведя дыхания, которое сдерживала изо всех сил, а потом повернулась и со всех ног рванула по коридору.
Добежав до своего шкафчика, я вбила туда код, распахнула дверцу, засунула голову внутрь и глубоко задышала.
Может, Джульет права, думала я между глотками спертого, пыльного воздуха. Может, этот Рыцарь и в самом деле проклятый людоед.
– Да ты что! Ты же никогда ее не снимаешь! – отразился мой восторженный визг от арочных сводов нашей двухэтажной школьной столовой.
– А сейчас снял, – сказал Ланс, освещая меня своей улыбкой Принца Эрика из мультика про Русалочку и накрывая мои плечи своей знаменитой черной курткой-толстовкой.
Господи, какой он прекрасный. Мне пришлось закусить щеки, чтобы удержаться от фанатских воплей. И еще мне пришлось тесно-тесно сжать ноги, чтобы приглушить тупую боль, вызванную этой улыбкой. У него были такие ямочки на щеках…
– О, боже! Спасибо, спаси-и-ибо-о-о! Я та-а-а-а-ак заме-е-е-ерзла-а-а-а! – Я продела руки в рукава и прижала к себе мягкую, теплую ткань. Она пахла, как он. Чем-то земным. Мужским. Божественным.
Я пробежала глазами по всем заплаткам и белым надписям, но не стала их перечитывать. Я и так помнила их наизусть. Я присоединялась ко всем радикальным политическим рассылкам (из-за чего мой папа был уверен, что нас взяли на учет в ФБР). Я изучала каждую группу, скупала все их альбомы и могла наизусть выдать слова всех любимых песен Ланса как минимум на трех языках, если бы меня кто-нибудь попросил. Со всеми этими знаниями, полученными мной из одного предмета мужской одежды, я бы могла прочесть университетский курс по панк-культуре.
К несчастью, все это не особо мне нравилось. Втайне я предпочитала слушать музыку по радио, а не на старых виниловых пластинках, где музыка оглушала тебя с ходу. Если уж совсем честно, все эти записи панков казались мне просто визгом и звоном бьющейся посуды. А политически мне были гораздо ближе убеждения моих родителей-хиппи, вроде живи-и-дай-жить другим, а вовсе не анархизм. Но, господи, я так любила моду. А эта толстовка была буквальным воплощением всего лучшего в моде панков.
Я оглядела наш стол и заметила, что все смотрят на меня, открыв рты. Покраснев, я плотнее укуталась в божественную ткань, напевая про себя «Нанни-нанни-буу-бу, Ланса курточка на мне, а вам фигу, фигу вам».
