МоLох | страница 9
Нина была Мисс Чацк, то есть, коронованная принцесса, и на прошедшем недавно конкурсе красоты ей досталась не только фальшивая «бриллиантовая» диадема, но и аж три ленты: «Мисс Чацк», «Самая обаятельная» и «Приз зрительских симпатий». Двадцатилетняя студентка педагогического института по праву считала Чацк своим королевством. Здесь ей служили, здесь в нее верили, здесь ей поклонялись.
Все ждали, когда же они поженятся, Бобров и Нина, и где будут жить после свадьбы, здесь или в Москве. А Бобров все не решался сделать Нине предложение. Потому что не мог понять, любит он ее или нет. Также как она не могла понять, что больше в ее чувстве к Андрею Боброву, начальнику валютного отдела банка, где служит старшим экономистом ее отец: любви или расчета.
Они с Ниной дружили, как это до сих пор принято говорить в глубинке, где всем заправляют бабушки на лавочках, ее совесть и общественное мнение, ходили в кино, ездили на пикники, Бобров почти все выходные проводил в доме у Зиненок. Он дарил Нине подарки, и подарки дорогие, катал ее на своей машине и зазывал в гости. Но Нина не шла, ожидая официального предложения. «Только после свадьбы», — понял Бобров и отстал.
Нининого тела ему не очень-то и хотелось, хотя она была бесспорной красавицей. Бобров хотел ее душу, которой у Нины, похоже, и не было. А он хотел думать, что есть. Потому что иначе он не мог открыть ей свою душу, обмен был бы неравноценный. Но наступила весна, и время окончательного объяснения пришло. Он должен был сказать, наконец, Нине, что любит ее и хочет на ней жениться. Либо перестать ездить к Зиненкам. А это означало умереть от тоски и опять подсесть на кокаин.
Вот с такими чувствами Бобров и шел сегодня на работу, промакивая ваткой кровь, которая все сочилась из пореза на левой щеке. Хотя порез, вроде бы был неглубокий.
И вдруг он споткнулся, на середине оживленной улицы, которую переходил. Взгляд его уперся в вывеску: «Счастливый». Бобров поднял вверх глаза и увидел зеленое облачко на том месте, где еще вчера было сплетение голых корявых ветвей. На главной улице Чацка зазеленели пирамидальные тополя. Бобров посмотрел еще выше, и увидел небо. Оно сегодня было глянцевым, и, казалось, не пропускало солнечный свет. Он весь был внутри, по ту сторону глянца, отчего небо сделалось плотным, и таким синим, будто краску утрамбовывали, прежде чем нанести ее на стекло, а потом налепили густо, и не жалея. Это глянцевое небо поразило Боброва в самое сердце. Он перевел глаза вниз, на слово «Счастливый», написанное с большой буквы, и подумал: «Завтра».