Сотни лиц, воющие женщины, причитающие старики, остекленевшие от ужаса дети… Кровь, кровь, страх, боль… Не протолкнуться. Среди лежащих на земле людей снуют медсестры и сочувствующие. Мужики наспех собирают навесы.
Одесский погром 1905 года войдет в историю как один из самых масштабных и жестоких в истории Российской империи. Газета «Русское слово» в марте 1906-го опубликует подробный материал, собрав показания свидетелей, не только и не столько евреев. Руководитель торгового морского училища будет сокрушаться – он предлагал организовать отряды из курсантов для защиты порядка, но от него отмахнутся. Несмотря на все юдофобские настроения, даже в осторожных показаниях очевидно – погромы были организованы заранее, спровоцированы сознательно и проводились при полном бездействии со стороны городских властей. Но когда ты не только градоначальник, но еще и тесть премьер-министра Столыпина, то очевидное становится невероятным. Хотя и очень дорогим. Несмотря на сенаторскую ревизию и робкие выводы о вопиющем бездействии, первый департамент Сената градоначальника оправдает и предложит на выбор несколько постов с генерал-губернаторскими полномочиями – от Польши до Нижнего Новгорода. Пока Одесса будет кипеть от негодования, Дмитрий Нейгарт предпочтет поправлять здоровье в Ницце. Но пока сограждане проклинают, московские друзья шлют коллеге по московскому монархическому союзу восторженную телеграмму: «От всей души поздравляем Вас с торжеством вашего правого русского дела. Желаем Вам дальнейшей доблестной службы Царю и Отечеству».
Но это случится через полгода, когда оплачут потери и похоронят близких, а пока где-то в этом человеческом вареве мечется маленькая черная птичка, его сумасшедшая Фира. Ваня найдет ее через несколько часов и выдернет за руку из палатки:
– Марш домой!
– Сам – марш домой!
– Ты моя жена!
– Я – еврейка!
– Ты крещеная!
– Я со своими!
– Свои – это твои дети и я – если не забыла.
– Не забыла. А ты помнишь, что за тебя я умерла для своей семьи? Я уже выбрала тебя. Не дай мне пожалеть.
– Домой! Или пожалеешь!
– Или!
Ваня отвернется и уйдет не оглядываясь.
За спиной раздались хлопки. Елена Фердинандовна закончила аплодировать и вытащила папиросу.
– Деточка, да у тебя есть яйца!
– Ой, кто б говорил, – огрызнулась Фира, надрывая зубами бинт.
К вечеру они обе свалятся на клумбу под высоченной сосной в эпицентре хаоса Еврейской больницы и будут молча курить.
– А это не твой? – махнет рукой в дальний угол Елена Фердинандовна. Ванечка спустится с лестницы от навеса, отодвинет ногой ящик с инструментами и вытянет у Фиры изо рта папиросу.
