Гордимся тобой, пионер! | страница 33
На выставке «Дружба пионеров всех стран» больше всего народу было около стенда, посвящённого немецким ребятам.
Школьники и взрослые рассматривали фотографии — памятник Шиллеру и Гёте в Веймаре, пионерская «республика» имени Эрнста Тельмана, гигантский лагерь близ Берлина; ребята на строительстве нефтепровода дружбы, что начинается на промыслах восточнее Волги, пересекает добрую половину Европы и несёт целую реку нефти в ГДР.
Были здесь и модели «Вартбурга» и «Трабанта», то есть «Спутника» — легковых автомашин, выпускаемых немецкими заводами; и альбом с рисунками, присланный из Дрездена, и макет домны — детища советских и немецких рабочих, сооружённый во Дворце пионеров в Котбусе.
О каждом из экспонатов рассказывал плотный, загорелый восьмиклассник. Говорил он обстоятельно, подкрепляя свои объяснения свидетельствами: «А об этом написал нам Гюнтер из города Галле», «Это мы узнали от Бригитты из Лейпцига». У всех экспонатов была своя, пусть маленькая, история.
Экскурсоводом был Борис, тот самый Боря, который два года назад пришёл в школу к своей сестре, чтобы обменять мопсов на индийские открытки.
М. Меньшиков
Баялы из Тегерека
Мы выехали из Тегерека на рассвете. Дед Шермат — низенький, толстый возчик сельпо — сказал, что, возможно, часов в девять-десять утра мы будем на Кыргоо. «Поздновато, — возразил я. — Ведь до Кыргоо, говорят, всего двадцать километров». — «Э! Торопятся только домой, — ответил старик. — А я еду в командировку… на два дня». Если бы я знал путь на Кыргоо, я бы ещё вчера ушёл один. Но меня отговорили: много дорог в горах и любой человек, незнакомый с ними, легко заблудится.
И вот я сижу в арбе рядом с Шерматом. Позади гулко охает большой чугунный котёл и дребезжит железная печка. Горкой высятся мешки с мукой и ящики с макаронами. На одном из ящиков сидим и мы с Шерматом. По небу протянулись широкие розовые полосы — отблески близкой зари. Но тут, в долине, ещё темно. Холодными звёздочками светятся огоньки удаляющегося Тегерека.
Пара лошадей, запряжённых в арбу, шла нехотя, часто останавливалась. Дед Шермат не торопил их. Он опустил вожжи и, поплотнее запахнув меховую шубу, дремал: лишь изредка, спросонок, по привычке он чмокал губами и чуть-чуть дёргал вожжи.
Где-то вдали за горами разгорался костёр; небо побелело, наступило утро.
Неожиданно позади арбы послышался весёлый свист и затем мальчишеский голос:
— Дед!.. А дед Шермат!..
— Что тебе? — Старик проснулся и с силой дёрнул вожжи.
