Проходя мимо комнаты, где находился телефон, Митя в одно мгновение взобрался на кресло, на котором сидела бабушка, когда желала говорить с кем-нибудь, схватил трубку и приложил ее к уху.
— Алло! Кто говорит? Мамочка! это ты? Да, хорошо, я скоро к тебе приеду.
— Извольте оставить это, сударь! — вдруг почему-то испуганно и строго сказал Петр. — Это так не годится.
— Я хочу поговорить с мамой! — смеясь закричал Митя, прижимая трубку к груди, изгибаясь и топоча ножками по сиденью кресла.
— Извольте оставить, сударь! — еще строже повторил Петр, положил трубку на место и снял Митю с кресла.
Бабушка сидела на своем обычном месте у камина и, кажется, дремала, потому что вздрогнула, когда вошел Митя, и быстро подняла низко опущенную голову. В комнате было почти темно, и только красные угли камина ярко освещали бабушкину фигуру в черном платье и несколько склянок с рецептами рядом с ней на столе.
— Подойди, Митя, — спокойно сказала бабушка, — а ты, Петр, останься, не уходи.
Митя сразу притих, и ему вдруг показалось, что ему очень хочется спать. Он зевнул и подошел. Его ловкая, тоненькая фигурка с длинными локонами на плечах в громадной полутемной комнате казалась дорогой, изящной игрушкой, и бабушка сперва долго, как бы с удивлением, глядела на него, потом протянула руку и бережно поправила один локон.
— Митя! Завтра приедет отец, — наконец сказала она своим обычно строгим и холодным тоном.
— Папа! — радостно взвизгнул Митя и запрыгал и закружился так стремительно, что едва не упал.
— Подожди… Слушай меня, — продолжала бабушка и придержала его за плечи. — Радоваться тебе нечего… Разве ты забыл, что твоя мать очень больна?
— Нет, я не забыл, — сказал Митя и как будто немного обиделся. — Я ведь рад папе. Какая ты смешная, бабушка!
— Нельзя говорить старшим: «Какая ты смешная», — строго заметила старуха. — И я не смешная. Я понимаю, что ты рад видеть отца, но отец приедет очень усталый, очень… грустный.
— Грустный? Отчего?
Синие глаза широко раскрылись, но в них не было беспокойства, а только удивление и вопрос.
— Потому что у него большое горе. И если ты любишь отца, ты должен стараться утешить его.
Митя еще несколько мгновений глядел в лицо бабушки, потом весь съежился, точно озяб, вырвался из ее рук и обернулся лицом к огню.
— Бабушка! А отчего у нас угли маленькие, а у тебя большие, большие?
— Какие угли? — рассеянно спросила старуха и вздохнула.
— У нас, в печке. Няня берет на лопаточку, и ставит самовар. А Эмма делает порошок и чистит зубы.
