⁂
…Я лежу в больнице на проваливающейся сетчатой кровати и раскладываю в уме, как пасьянс, возможные миры: те, которых избежал за сегодня наш город, и те, которые сбылись в нём.
Среди сбывшихся нет ни одного мира, где погиб бы ребёнок; ни одного, где скорая помощь почему-нибудь не успела бы к взрослому, которого ещё можно было бы спасти; их десятки, их сотни. И знаешь что, Смерть? В них нет ни одной бессмысленной смерти.
Хотя одна, видимо, всё же будет.
Нелепый финал. Семь пустых ампул валяются где-то в мусорках. Город прожил один день, один полдень, но для меня их было неизмеримо больше. Больше семи. И один, последний, закончился здесь.
Теперь меня, наверное, заменят: волшебник вроде меня может отвести беду от кого угодно, кроме себя. Поэтому я лежу и слушаю, как в глубине стволов за окном струится осень. Как крадучись входит в тёмные подъезды погреться. Как шепчутся на лету, кружатся в последнем вальсе листья и перемигиваются сонными окнами дома. Это мой город. Я буду жить в каждом его жителе, в каждом осеннем листе… даже если сейчас всё закончится и зайдёт тот, кто сменит меня на посту хранителя.
Пожалуйста, Смерть, подожди немножко, я хочу хотя бы увидеть его – вдруг это он идёт по гулкому больничному коридору? Я ни о чём не буду его просить; просто улыбнусь. С другой стороны, а что я могу ему сказать?
…Он входит в мою палату, принося запах дешёвых сигарет, растворимого кофе, бесконечной усталости и тёплой, милосердной осени моего города, прилипшие к подошвам ботинок кленовые листья. И ещё один, на кармане белого халата, закрывает значок с именем.
Он поправляет на носу очки, заклеенные изолентой, наклоняется, и мои желтовато-карие глаза встречаются с его зелёными.
– Госпитализировать будем? – спрашивает он.
– А смысл? – горько спрашиваю я.
Он улыбается, набирает в шприц лекарство. Достаёт жгут.
И щёлкает пальцами.
Его бесило всё. Он просыпался под шум моторов на шоссе за окном, переворачивался на другой бок, закрывал ухо подушкой и пытался зарыться лицом в ускользающий сон, ухватиться за растворяющуюся в руках нить Ариадны, ведущую в остатки Лабиринта, но Лабиринт превращался в песок и сыпался из рук.
Он смотрел на часы, видел, что спать осталось всего полтора часа, с досадой ворочался и закрывал глаза. Перед глазами тут же появлялись песочные часы, и он лежал и смотрел вместо снов на то, как утекает отведённое на сон время. Стоило ему заснуть, как будильник зло и весело начинал исполнять восьмибитную сороковую симфонию Моцарта. Он швырял телефон в стену, но тот неизменно выдерживал. Всё-таки наводнившие Интернет шутки про телефон Нокиа, который падает на каменный пол, и пол тут же идёт паутинообразными трещинами, имели под собой некоторое основание.
