— Сначала мне показалось, что командир военной стражи уловил самую суть. Единственное, что меня немного насторожило, это длительный перерыв между убийством и временем, когда были нанесены удары в грудь жертвы. У меня не возникло ни малейших сомнений относительно залоговой квитанции, ведь для ростовщика иметь при себе бумагу, датированную сегодняшним днем, совершенно нормально. Потом, допрашивая Вэна, я обратил внимание на то, что он назвал Чуна обманщиком. То была обмолвка, потому что Вэн решил не вмешивать в это дело ни себя, ни Иволгу, дабы скрыть, как они оба позволили себя одурачить. Когда я задавал вопросы Иволге, она сообщила, что «карлики» убили и подменили духа дождя.
Я тогда совершенно ничего не понял. Но посетив Лина, я наконец напал на след. Лин нервничал, а потому слишком много говорил и в частности рассказал мне о том, что его компаньон совершенно отошел от дел. Я вспомнил, что на месте преступления была обнаружена залоговая квитанция, и заподозрил Лина во лжи. Но решение было найдено лишь после того, как я обследовал библиотеку покойного и составил для себя ясное представление о его личности. Я проверил свою версию, вытянув из прислужника то, что вчера вечером Лин и Чун повздорили из-за Иволги.
Разумеется, имя Иволга ни о чем не говорило слуге, но он сказал мне, что у них вышел горячий спор из-за птиц. Дальше все было просто.
Судья поставил чашку.
— Расследуя это дело, Хун, я в который раз подумал, как важно со всем тщанием изучать наши древние руководства о расследованиях. Там снова и снова утверждается, что, распутывая убийство, первым делом следует выяснить все о характере, повседневной жизни и привычках жертвы. А в этом деле ключом явилась именно личность убитого.
Старшина Хун с довольной улыбкой разгладил свои седые усы.
— Этой Иволге и ее молодому человеку очень повезло, что именно вы, ваша честь, расследовали преступление. Ведь все улики прямо указывали на Вэна, и его обязательно бы осудили и обезглавили. Тем более, что девица глухонемая, да и парень не большой говорун.
Судья Ди кивнул. Откинувшись в кресле, он произнес с легкой улыбкой:
— А вот это и есть главная польза, которую я извлек из сегодняшнего дела, Хун. Очень личная и очень важная. Я должен тебе признаться, что с утра у меня было плохое настроение, и я по-настоящему засомневался, стоит ли мне вообще быть судьей. Вот глупец-то! Это великая, замечательная служба, Хун! Хотя бы потому, что она дает возможность спасти от беды тех, кто не способен сам поднять за себя голос.
