Потом присмотрелся: а он и вправду двигается легко и быстро, «борзо». Видать, смолоду и вовсе шустёр был. Да и нынче не соня. Есть типаж такой: «весельчак злобный». Всё бы шутки шутить да веселиться. Только шутки как-то злые получаются. И — болезненные для окружающих.
Мы и вылезти-то из саней едва успели. Подходят они:
— О, гости долгожданные доплелися! Где ж вы себе таких кляч-то набрали? Они ж не для езды, а для еды. А и сами-то, глянь-ка, в вожжах путаются, в постромках заплетаются. Вот же послал господь неуков да бестолочей. Это у тебя что?
Борзята тычет пальчиком Николаю в грудь. Николай, естественно:
— Где?
И опускает глаза. А Борзята хватает его двумя пальцами за нос и, крепко сдавив, начинает выкручивать. Шутка старая, может быть и смешной. Весь вопрос в мышечном усилии и продолжении. А продолжение идёт такое: выкручивает и тянет, сбивает на колени, бьёт по уху и, хохоча и вытирая обсопливленные пальцы об Николаево плечо, поучает:
— Ты, баран земский, шапку снимай, когда перед княжьими стоишь. А то и без шапки, и без головы останешься. У-ё!
Последнее — его реакция на моё присоединение к общему веселью.
«Смеяться над людьми, которые не понимают шуток — садизм» — международная мудрость.
Добавлю: «…а глупых шуток — садизм в особо извращённой форме».
Не люблю садистов-извращенцев. Ну и «на» тебе больно.
Они во двор выскочили налегке, в одних кафтанах. Я от него с правой руки оказался. Пока он её об Николашку вытирает — бок у него не закрыт. А посошок у меня в левой — ему не видно. Я и воткнул. В его печень. От всей души и с доворотом на месте. Пробить всерьёз такую тушу дрючком из такой позиции…
Реакция у него хорошая: Борзята ручкой махнул — я в сугроб улетел. Пока выбрался да личико своё белое утёр… Слышу Гостимил раскудахтался как наседка над яйцом:
— Постойте! Люди добрые! Братцы! Православные!
Гостимил лепечет, Николай на четвереньки вставать собирается. Над ним этот… Борзята стоит, в правой — нож засапожный, в левой, опущенной — кистень на ремешке болтается. Очень даже близко от Николаевой головы.
На полдороге к крыльцу Поздняк. Завис. Он-то и сам хромой — ходит медленно. И доходит до него… с опозданием: только начал ножик доставать. Вокруг — мои. Уже оружие у всех наголо, и Чимахай начинает потихоньку топорами мельницу свою раскручивать.
Постояли, посмотрели друг на друга…
А оно мне надо? — Оно мне не надо.
— Слышь, дядя, ты свою ляпушку-то с руки-то скинь. Не люблю я, когда железом по голове ляпают.
